В связи с хронической нехваткой денег в театре решили восстановить старую ко-медию под новым хлёстким названием «Моя жена – сука!». Название решили изме-нить, чтобы хоть как-то привлечь и заинтриговать «зажравшегося» зрителя в провинци-альном городе Защепинске. Директор мерял шагами кабинет и негодовал:

– Денег, видите ли, у населения нет! Ничего, мы их всех заставим бежать в театр, они ещё будут умолять продать им лишний билетик! Вот вам! – директор поднял кукиш в лицо воображаемого зрителя. – Живите как свиньи в дикости и в грязи без нашего искусства!

– Правильно, – поддержала директора главный администратор театра Коляскина, – без театрального искусства экономику не поднять. А мы ещё для бизнесменов сделаем ночные показы с коньяком и аккордеоном. Конечно, за отдельную плату, Семён Валерьянович.

– Сегодня же приступить к репетициям! – скомандовал директор и широко подписал приказ.

Для того чтобы сэкономить на режиссёре, решили не приглашать столичного постановщика, и обойтись своими силами, практически бесплатно. Дело в том, что бывший актёр театра, который когда-то был ассистентом этого спектакля, изъявил желание восстановить этот «комический шедевр» и даже за собственные деньги реставрировать декорации, что было в глазах дирекции большой выгодой, и она решила выгоду не упускать! Новоиспечённый режиссёр Виталий Подглузный, а ныне чиновник городской администрации, потирал руки от удовольствия – наконец-то сбылась его мечта! Дело в том, что Виталий ненавидел этот конкретный театр всеми фибрами души, он бы с удовольствием его взорвал, утрамбовал и заасфальтировал, чтобы никогда и ничто больше не напоминало о его существовании, но садиться в тюрьму он был ещё не готов. Виталий считал, что только он знает, каким должен быть театр, как должны играть актёры, что должно нравиться зрителям и как должны ставить режиссёры. Но актёры шарахались от Виталия, как от чёрта, дирекция его побаивалась, видимо, чувствуя бунтарский характер, а режиссёры старались использовать в своих корыстных целях. Они делали его своим ассистентом, пили с ним водку и жаловались на строптивых и бездарных актёров. Виталий яростно поддакивал, а на следующий день на репетиции устраивал скандал с нарушителями режиссёрского спокойствия, размахивая кулаками и брызгая слюной. Актёры прятались по гримёркам от греха подальше и старались больше не злить режиссёра, у которого был такой сумасшедший помощник. Таким образом, режиссёры убивали двух зайцев сразу: они наводили жесточайшую дисциплину среди актёров с одной стороны, а с другой – избавлялись от злобного критикана и крикуна.

Директор театра решил испробовать эту режиссёрскую методу и пригласил Виталия к себе в кабинет:

– Я знаю, Виталий Иваныч, вашу занятость в аппарате, но больше мне просить некого, – директор развёл руками, – выручайте, актёры просто от рук отбились, пьют в гримёрках, сплетничают, не хотят работать. На стариков я уж внимания не обращаю, а вот молодёжь!..

Лицо Виталия расплылось в улыбке:

– Да, да, артисты народ такой, чуть слабинку дал и пиши пропало. Артист должен быть в чёрном теле, должен пахать день и ночь!

– Вот вы и займитесь молодыми артистами, Виталий Иваныч, заодно и спектакль восстановите, – подытожил директор и быстро пожал ему руку, чтобы не распалять понапрасну Подглузного.

С этого дня начались вечерние репетиции, которые длились до поздней ночи. Подглузный уже два года как трудился на ниве государственной службы в качестве какого-то чиновника, поэтому мог репетировать только вечером или в выходные. Он входил в зал со страшной полуулыбкой, в его глазах играл нездоровый блеск, он окидывал туманным взглядом выцветшую декорацию и бросал в пустоту:

– Кто опоздал?

– Все здесь, Виталий Иванович, – дрожащим голосом отвечала Верочка, помощник режиссёра, и опасливо выглядывала из-за кулис.

– Это плохо, – садистски усмехался Подглузный, – слишком исполнительный артист, как правило, бездарность.

Всем было понятно, что Виталику нужна разрядка, без неё он просто не знал, с чего начать репетицию. Молодёжь вытолкала на авансцену под палящий свет прожектора артиста Клубникина, это был полный человек лет пятидесяти с испуганными глазами и пухлыми нервными губами, казалось, его лицо само напрашивалось на пощёчину. Лицо Виталика растянулось в улыбке, когда он увидел Клубникина:

– Саня, до чего ты докатился, растолстел, распустил живот, осунулся… Мда, придётся с тобой как следует поработать, – Подглузный посмотрел на остальных актёров, которые жались в кулисах. – Артист должен быть поджарый, голодный и быстрый! Сколько сейчас получает молодой артист?

– Четыре тысячи, – сказал из темноты робкий девичий голос.

– Это очень много! – сказал Виталий, и в темноте прошёлся ропот возмущения, потому что этих денег с трудом хватало на проезд до театра. – Артист, тем более молодой, должен сам приносить в театр деньги, чтобы ему разрешили играть на сцене. Саня, ты ведь любишь красоваться на сцене?

– Нет, – сказал простодушно Саня, от чего брови у Подглузного взлетели вверх.

– Посмотрите на него! – крикнул Виталик, указывая на растерянного Гнихлюкина. – Это очень плохой артист! Артист должен мечтать о сцене двадцать четыре часа в сутки.

– Я мечтаю, но… – попытался робко оправдаться Саня.

– Вот сейчас вы мне это и докажете, – провозгласил Виталий и работа закипела.

Он гонял актёров по сцене, как солдат по плацу в преддверии парада Победы, повторяя одну и ту же фразу, что это должна быть «убийственная комедия». Единственное, чего не понимали актёры, для кого она должна стать убийственной для них или для зрителей. Актёры должны были прыгать через чемоданы, жонглировать, ходить колесом и петь, а актёр Клубникин при каждом появлении мужа главной героини должен был между двух стульев держать акробатический «уголок» с прямыми ногами. Естественно, у полного артиста ничего не получалось, что вызывало бурю восторга у Виталика:

– Посмотрите на этого бегемота! – орал он в приступе садистской радости. – Это же позор российского театра! Кто взял его в труппу?!

После пятнадцатого «уголка» Клубникин весь мокрый и бледный, сидя на полу, взмолился:

– Виталий Иваныч, я не понимаю зачем мне нужно делать этот дурацкий уголок, когда заходит муж этой ненормальной, – он показал рукой на всклокоченную голову артистки Цапельной, торчащей из-под стула. – В этом нет никакой логики.

– Ах, нет никакой логики?! – взвился режиссёр. – Так найдите эту долбанную логику – на то вы и актёры, чтобы оправдывать всё, что вам придумывает режиссёр! Разве не так?!

Все актёры закивали головами, мол, так оно и есть, чем вселили уверенность в режиссёра. Он разошёлся не на шутку, бегал вдоль авансцены и орал, размахивая руками:

– Это ваш тест на профпригодность! Я усложняю вам задачу – теперь при появлении мужа вы должны встать на голову и несколько раз подпрыгнуть! Вам понятно? – закричал он в лицо Клубникину, от чего тот пошёл красными пятнами. – Потом вы должны засмеяться и сказать «я есть русский матрйошка», затем сделать сальто назад и прочитать стихотворение по-китайски! Вам понятно?

Клубникин зарыдал, а затем забился в истерике. Подбежавшая молодёжь отволокла его за кулисы. Виталий пил большими глотками воду прямо из графина:

– А вы что думаете, искусство это цветочки да песенки? – развернулся он к молодёжи. – Искусство это война, это мордобой, как сказал великий писатель. Вы должны каждый день умирать на сцене, вы должны кишки себе на руку наматывать! Понятно?!

Молодёжь в страхе закивала головами и попятилась в темноту.

На следующий день Клубникин у директора слёзно умолял снять его с роли:

– Ей-богу, я себе ноги лучше переломаю, я в больницу лягу, я из окна выпрыгну! – рыдал он в кабинете директора.

– Ничего страшного, – успокаивал его директор, – нужно приносить себя в жертву великому искусству. А как вы хотели? Я тоже постоянно работаю на нервном срыве, – сказал директор и закрыл книгами бутылку коньяка в шкафу. – Зритель ждёт этого спектакля, неужели вы обманете его ожидания?!

В общем, кое-как с несколькими нервными срывами, с обмороками, с синяками и ушибами актёры доползли до премьеры. Похудевший Клубникин с потерянным лицом носился по сцене, с ужасом понимая, что он не сможет держать «уголок» и стоять на голове. Молодёжь тоже понимала, что не дотягивает до циркового жонгляжа и акробатических номеров и та планка, которую поставил режиссёр, будет им недоступна. Виталий пил коньяк у директора в кабинете и называл всех бездарностями и лодырями, на что директор согласно кивал головой и подливал коньяк.

– Завалят спектакль, сволочи, – досадовал режиссёр, – и сотой доли не сделают того что надо. Бездари!

– Лучшего не имеем, к сожалению, – вздыхал директор и глотал коньяк маленькими глотками. – Все звёзды в Москве, а у нас одни неудачники да алкоголики. Провинция!

На премьере всё так и вышло: Клубникин что-то промямлил на китайском и свалился со стульев на пол, потом попытался встать на голову, и свалился в оркестровую яму, молодые артисты вместо сальто падали на чемоданы, которые с хрустом лопались, как скорлупки. Зрители начали перешёптываться, мол, артисты пьяные, не держаться на ногах, по залу прошёлся гул недовольства. Артисты поняли, что это провал и их могут лишить премии. Это их взвинтило, они орали и бегали по сцене, размахивая руками, будто за кулисами начался пожар. Но больше всех поразил режиссёр Подглузный, он, видимо, осознал, что в провале спектакля есть и его доля «таланта», поэтому носился за кулисами, лазил вверху по штанкетам, как обезьяна, и вопил неприлично матом: «Клубникин, жирная свинья, б.., куда ты суёшь свою тупую башку?! Тащите за кулисы этот мешок с говном!.. Я вас просто уничтожу, суки! Я вас растопчу, ублюдки!..»

Перепуганные актёры жались к центру сцены и мямлили текст, а удивлённый зритель слышал отборный русский мат из-за кулис и крутил головой, как бы стараясь понять, послышалось или нет. В конце концов Подглузный рухнул с верхнего штанкета прямо на сцену, и, хромая и матерясь, скрылся в нарисованных дверях, отодрав их от нарисованной стены.

Еле-еле все доползли до конца премьеры и, не разговаривая друг с другом, молча разбрелись по домам. Зритель ушёл в недоумении, зачем было восстанавливать такой плохой спектакль с такими слабыми актёрами, которые даже ходить-то по сцене не умеют, падают, ползают по полу, то орут, то мямлят, как котята – ужас! Артисты ушли с омерзительным чувством беспомощности и презрения к самим себе, к профессии и ко всему остальному, что их окружало сегодня. Многие в этот вечер напились или пошли «отрываться» куда-нибудь в гости. Клубникин взял бутылку водки свою собаку и пошёл в парк, где долго рассказывал молчаливому терьеру, почему он не ушёл из актёров и отчего не научился давать отпор хамам.

Подглузный покинул театр с чувством глубокого удовлетворения, он целый час пил у директора коньяк и говорил, мол, он предупреждал, что этим всё закончится, что всех актёров надо выгонять, а театр отдать в аренду под ресторан или отель. Директор поддакивал и думал, как он ловко провернул это дельце, не надо платить гонорар режиссёру, а теперь ещё и актёров можно лишить премии и наказать рублём цеха за подмоченную премьеру.

Кружнов Андрей Эдуардович
e-mail: andrey6202@mail.ru;
site: http://www.a6202.ru

Вся информация охраняется законом об авторских правах и может быть использована только с разрешения автора и с указанием на источник.