Нынешние технологии позволяют делать спектакли фантастической красоты и выразительности. Конечно, в российском театре возможности очень скромные, порой просто фанерные – это вам не Ла Скала. Поэтому я не гнался за спецэффектами, просто писал свои фантазии, которые могут так навсегда ими и остаться. Часто эти фантазии сами хватали меня за руку и говорили: «А вдруг местные умельцы электрики смогут! А вдруг режиссёр чего накумекает по-своему?.. А монтировщики порой такое вытворяют!..»
Сразу скажу, всё можно упростить до кукол или теней, играть в стиле буффонады с элементами чёрного юмора. Ни в коем случае не играйте ужастик, пророчество, Апокалипсис, сборище дракул или чертей. Здесь надо дурачиться над персонажами и их глупостью, а заодно смеяться над собственными страхами – это ведь здорово! Пьеса для кого-то экспериментальная, для меня – просто фантазии, которыми я упивался у внука Чаплина Тьерре в его невероятных перфомансах… Режиссёр с фантазией увидит здесь простор и для пластики, и пантомимы, и кукол, и акробатики, и доброй площадной импровизации…

Проявление I

В большой и просторной зале с колоннадами полно странных существ, напоминающих людей: они столпились возле стола, где блестят металлические блюда, накрытые крышками. Центральная стена закрыта тяжёлой и тёмной портьерой с массивными кистями, которой обычно закрывают портреты высоких сановников, сошедших со своих государственных пьедесталов. Вдруг высокая двустворчатая дверь распахивается и входит Городничий. Лицо его похоже на восьмёрку: большая квадратная челюсть и верхняя часть головы, словно набитая подушка с широким шишковатым лбом. В середине с боков лицо сплюснуто так, что уши похожи на бантики, свисающие вниз. Нос большой длинный и иногда живёт сам по себе: ворочается из стороны в сторону, раздувает ноздри или морщится в самом неподходящем месте. Городничий одет в мундир, поперёк мундира висит широкая лента со звездой; он осматривает собравшихся, мнёт губы, причмокивает и наконец-то произносит.

ГОРОДНИЧИЙ. Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие… гхм…

Городничий выжидающе смотрит поверх голов, но кроме мычания и бебеканья ничего не слышит. Поэтому решает продолжить.

Ревизор, которого мы все так ждали, застрелился.

От толпы отделяется человекоподобное существо с большой клубникой вместо головы и начинает мямлить.

КЛУБНИКА. Но ведь как же, милсдарь… Разве можно-с такой оборот?.. Господа, ежели такой случай, то куда изволите? Ведь подлецов надобно того... Ведь ежели их не изобличать, то чёрт-те что повылазит. Это ведь не жизнь будет, а сплошное надсмехательство.

Рядом с Клубникой возникает Человек с крысиной головой. Он всё время горбится и скребёт своими когтистыми пальцами по своим же передним зубам, которые торчат из-под верхней губы.

КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. Нет-нет, я отказываюсь! Не городите чушь! Вы что же, хотите сказать, я теперь ещё и хвост себе отпущу? Я и так в доме все углы сгрыз – клычки-то чёртовы так и прут! Ежели их не стачивать, у меня зубы в пол упрутся.
ГОРОДНИЧИЙ. Сам ума не приложу что делать. Может быть, воскресить его мерзавца как-нибудь? (Кричит поверх голов.) Господа, кто сможет воскресить ревизора?..

Возникает зловещая пауза, от которой у Городничего начинает трещать кожа на спине.

Я, конечно, понимаю – просьба необычная. Но ведь и ситуация катастрофическая. Мы все, можно сказать, на грани. Нынче жизнь у чиновника опасная: был обычный человечишко, ел, спал, в карты играл. А чиновником стал, будто к чёрту попал, будто к ведьме на кухню – кругом колдовские испарения. Сам не заметишь, как у тебя рожки на лбу пробиваются – но это ещё цветочки, вишенка впереди! И самое поганое, не знаешь ждать чего: то ли ноги в штопор завернутся, то ли всё тело воздухом изойдёт, то ли башка пузырём вздуется… Жуткая жизнь чиновника! Но – ревизор на пороге – и все миазмы прочь! Спаситель!

Сзади к Городничему подходит Анна Андреевна со свиной головой и ослиными ушами. Почему именно это Анна Андреевна? Да потому что она говорит её голосом и повторяет все ужимки и прыжки.

АННА АНДРЕЕВНА. Ах, дорогой, разомкни очи – вертеп натуральный! Отвратительно. Уж поп и тот вместо креста золотую подкову нацепил – прямо с цельный хомут – мол, вон я какой особенный. А сам-то за всю жизнь грошовую ни одного человечка не воскресил, зато уж полгубернии точно отпел на тот свет.
ГОРОДНИЧИЙ (рассуждает вслух, поклацывая зубами). Может, попа ревизором сделать, рыло это сальное? Он, вроде бы к Господу поближе, может, как-то повлияет, умолит, душу чью заложит, в конце концов.

Анна Андреевна от слов Городничего начинает нервно смеяться и икать, правда, при этом держится достойно и строго.

АННА АНДРЕЕВНА (вполголоса ему на ухо). Кундюшонок ты мой глупенький, да ведь душу можно только в ломбард заложить. А ломбард ты сам повелел закрыть – и правильно сделал! Разве среди этих мерзких харей найдёшь порядочную душу. Забудь и думать об том. Надо бы назначить кого другого вместо старого Ревизора. И с плеч долой – говорю тебе.

К Городничему и Анне Андреевне подходит Старичок с тростью. На трости этой набалдашник с алмазным черепом. Старичок хитро щурится, его сморщенное жёлтое лицо искажает улыбка, словно бы он превозмогает боль и не хочет никому показать свои страдания.

СТАРИЧОК. Предлагаю назначить мою персону … (Косоротится и кашляет в кулак.) Мда… Обещаю быть честным и прынципиальным, так сказать.

Городничий с недоверием смотрит на него, прикрыв один глаз, будто измеряет расстояние до его лысого пригорка на голове.

ГОРОДНИЧИЙ. Вы бы, господин учитель, не смешили народ. Вам уже к праотцам пора, а вы – ревизорствовать!
СТАРИЧОК. Верно, верно.

Старичок радостно кивает головой, отчего кажется, она вот-вот отвалится от его туловища.

Потому и надо меня назначать. Я перед смертью такое скажу – у всех только жилы заноют! Мне бояться нечего. Могу любому не то что по носу щёлкнуть – в ухо заехать.

Старичок попытался распрямиться насколько это возможно. Поднял вверх трость и с размаху заехал тростью по пышной юбке Анны Андреевны. Послышался хлопок, будто кто-то плюхнулся в воду с высоты.
Анна Андреевна взвизгнула, стукнула копытцем и спряталась за широкой спиной мужа.

ГОРОДНИЧИЙ. Нет, господин учитель, розгами секите ваших учеников-оболтусов. А порядочных жён прошу оставить.
СТАРИЧОК. Где же вы, сударь, порядочных увидали? Все порядочные отсюда ещё в позапрошлом разе сгинули.

Анна Андреевна прилепилась к уху своего мужа и шепчет ему громко и страстно.

АННА АНДРЕЕВНА. Вот прицепился, паразит! Так глазищами и зыркает на меня – глянь-ка! Видать, удумал на старости лет какую пакость со мной сотворить. Не назначай эту хворостину ревизором. Иначе я тебе все уши отжую – только ляжь со мной!

Для пущей убедительности Анна Андреевна ткнула свиным рылом в ухо своему мужу и принялась жевать мочку уха, которая свисала почти до плеча Городничего.
Городничий терпел какое-то время, только лишь удивлённо вскидывал брови, словно в ухо ему шептали крамольные новости, но потом не нашёл ничего лучшего как развернуться и всей ладонью пхнуть Анну Андреевну в свиной пятак. Она взмахнула руками и тут же повалилась на пол: юбки её задрались, показывая кружевные панталоны, а единственная туфля с ноги, которая ещё не превратилась в копыто, отскочила в дальний угол.
Городничий покосился на упавшую жену глазами, но корпус его так и остался недвижим.

ГОРОДНИЧИЙ. Хотелось бы услышать предложения по существу, так сказать. Без лишних эмоций. Без экзальтаций и провинциального патриотизма.

Из серой толпы отделился господин с густыми разросшимися бровями и блестящей лысиной, похожей на острое яйцо. Брови были расчёсаны вверх и поэтому закрывали почти весь лоб. Остальная часть лица была тёмной и плоской, будто прихлопнутой чем тяжёлым, и походила на старый медный таз. Единственное, что выделялось на этом невыразительном лице, это лиловые и очень подвижные губы.

МЕДНОЕ ЛИЦО. Ах, голубчик! Вы бы уж сами и облагодетельствовали нас. Вы бы уж сами и взяли бы на себя такую, с позволения сказать, ответственную роль.

Господин окинул взглядом всех собравшихся и продолжил с удвоенной энергией, которая выражалась лишь в подвижности губ.

Ей-богу, драгоценный вы наш, Антон Антоныч! Ведь ежели вы не примете на себя такую серьёзную ношу, то некому и будет. (Он посмотрел по сторонам, словно боялся, что их подслушивают.)

И все, действительно, слушали их внимательно, с застывшими лицами или рожами, если хотите. Даже не моргая и не дыша.

ГОРОДНИЧИЙ. Как же возможно городничему стать ревизором? Я должен тогда развестись с Анной Андревной. Должен, так сказать, с насиженного места уволиться. Нет, господа, это никак невозможно! Решительно отказываюсь – и всё тут!..

Городничий развернулся, но так и остался на месте, и его широкая спина, казалось, спрашивала серую толпу: «Ну что, христопродавцы, так бы и вонзили остриё промеж лопаток? Ужо я задам вашему брату!»
Господин с медным лицом подошёл поближе к ступенькам, на которых стоял Городничий и легонько дёрнул его за фалду мундира, которая тут же и отвалилась, а по залу пробежал лёгкий и сдержанный смешок.

МЕДНОЕ ЛИЦО. Ваше Сиятельство, не сочтите за дерзость…

Приоткрытый рот у Господина с медным лицом вытягивается трубочкой, словно он готовится поцеловать барышню.

Но ведь всё в наших – простите, в ваших благодетельных руках. Прикажите всем нынче же считать вас за ревизора. Объявите Анну Андреевну не женой, а вашим ангелом-охранителем, проведите ревизию, где сочтёте уместным, а на следующий день снова нарядитесь в привычный мундир, назначьте себя городничим – и отправляйте рапорт в Петербург. Вот и выйдет: и ревизор был, и никаких беззаконий не нашёл, и вы на месте.

Городничий разворачивается медленно и тяжело, словно мельничный жернов, с хрустом под каблуками, – и сверху вниз смотрит на Господина с медным лицом, который уже держит оторванную фалду его мундира.

ГОРОДНИЧИЙ. Ах ты рожа пустозвонская! Ты что же, хочешь, чтобы мы все здесь в крыс обернулись? Кого спасут твои ревизии? Вон, моя Анна Андревна уже свинья свиньёй. Земляника скоро совсем ягодой будет, а потом и скиснет. И у меня вместо ноги чёрт-те что! Вам бы всё отчёты строчить, формалисты!

Нога у Городничего подворачивается, и он багровеет от боли.
Господин с медным лицом нервно засовывает оторванную фалду себе в карман и, почтительно согнувшись, отходит назад. На его месте возникает приятная дама с клювом цапли вместо носа и глазами навыкат: она всё время вертит головой и вращает глазами, словно механическая кукла.

ДАМА С КЛЮВОМ. Я слыхала, будто ревизоров вовсе отменили, с горя наш ревизор и застрелился. Говорят, теперь везде будут какие-то измельчители и распылители!

По серой толпе проходит ропот: «Измельчители?.. Слыхали, какие-то распылители?.. Неужто вверху удумали всех в распыл пустить?»

И ежели кто отказался от новшества, у тех будут измельчать сначала одежду, а уж потом зубы и левую ногу. Пока левую! (Она защёлкала клювом и, отскочив в сторону, ударила им Старичка по яйцевидной лысине.)

По толпе опять пошёл гул и в серой массе стали вспыхивать искорки злобных взглядов, но Городничий поднял толстую ладонь с короткими пальцами, и сразу же все замолчали.

ГОРОДНИЧИЙ. Стало быть, выхода у нас нет, господа. Никто не знает, как теперь быть должно. Да и сами посудите: ведь радоваться надо, что этот треклятый ревизор окочурился – мы бы и радовались! Но ведь, посмотрите, что с нами выходит. Форменное издевательство! Без этого жидконогого ревизоришки мы стали терять свои законные свойства. У Земляники вся голова стала съедобной, у Ляпкина-Тяпкина вместо рук, извиняюсь, бечёвки торчат…
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Это даже не бечёвки, Ваше Сиятельство, этим даже подвязаться нельзя!

Ляпкин-Тяпкин поднял вверх пустые рукава, из которых торчали тонкие тряпки, будто оборванные рукава рубахи, и потряс ими.

Я ведь теперь просто Ляпкин-Тряпкин какой-то!.. Но ведь и это ещё не всё! Посмотрите, что с моими конечностями происходит.

Ляпкин-Тяпкин взмахнул руками – и тут же его туловище завернулось в одну сторону, а две брючины свернулись между собою в один большой жгут, будто были пустыми внутри. Городничий смотрел на него набычившись, как на мелкого пакостника.

ГОРОДНИЧИЙ. И как же вы, любезный, передвигаетесь в пространстве? По каким таким законам?
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Чёрт их знает, Ваше Сиятельство. Какая-то сила прёт снизу, будто я на барже или на пароходе стою… (Он посмотрел на свои болтающиеся штаны и добавил.) Они вроде как для виду теперь.

В это время из глубины залы выкрикнула какая-то дама с иссиня-жёлтым лицом, похожим на прошлогоднюю брюкву, вскинув свои худые как плети руки.

ДАМА-БРЮКВА. Я знала, я знала, это случится! Мы будем летать как птицы!

Городничий втянул носом воздух, расширив ноздри, словно бык, готовящийся боднуть назойливого матадора.

ГОРОДНИЧИЙ. Что за дура тощая?
ДАМА С КЛЮВОМ. Жена Бобчинского и Добчинского. (Дама подняла свой клюв вверх и застучала им, давая понять, что она насмехается над чем-то и одновременно выражает своё «фэ».)
ГОРОДНИЧИЙ. Как? У этих пакостников одна жена?
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Скотопрода?вцы! Мне сказали, будто утром прошлой среды увидали себя в объятиях одной женщины, и тут же поняли – судьба-с.
ГОРОДНИЧИЙ (багровея). Что за судьба такая? В одной кровати с одной бабой спать?
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Изощрённо лгут. Потому как не хотят содержать двух жён – одну-то всегда выгоднее. Говорят, будто одна половина у этой бабы от жены Бобчинского, а вторая – от жены Добчинского. Я подозреваю, они жён своих съели, а из остатков то и вышло, что видим перед собой.

Ляпкин-Тяпкин подплывает по воздуху к центру стола, где стоят два серебряных блюда, накрытых такими же серебряными колпаками. Он кивает на них головой и спрашивает Городничего.

А с этими что делать прикажете?
ГОРОДНИЧИЙ. С какими с этими?
ЛЯПКИН-ТЯПКИН (Клубнике). Сударь, будьте так любезны. А то я не в состоянии.
КЛУБНИКА (услужливо). Всегда рад угодить.

Клубника снимает крышки и перед всеми предстают две головы, лежащие на этих блюдах. Одна голова с кучерявыми волосами и курносым носом, другая – с длинными прямыми волосами и усиками. Несмотря на то, что они без туловищ, головы испуганно моргают и бледнеют от страха.

ГОРОДНИЧИЙ. К чему это безобразие?
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Осуждены за бумагомарательство и присланы из Петербурга с сопроводительным письмом. Мол, для отбытия наказания в том месте, где и совершили своё преступление.
ГОРОДНИЧИЙ (подойдя к кучерявой голове). Ну, этого прощелыгу я, кажется, знаю. Хлестаков?
КЛУБНИКА. Он губитель.
ГОРОДНИЧИЙ. А этот откуда?
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. По сыскным данным – автор пасквильной пиесы об нашем городе, составленной по письму Хлестакова.
ГОРОДНИЧИЙ. Щелкопёр? Выдумщик! (Видно, как глаза Городничего наливаются кровью от злости.) Хотел твою башку ревизору в подарок поднесть. А коли нет ревизора – свиньям скормлю!
ЛИЦО С УСИКАМИ. Не автор я – Христом-богом клянусь!..
ХЛЕСТАКОВ (испуганно и торопливо). Автор, Ваше Сиятельство, автор! Вот тут мне божился, будто хотел город души выстроить, а получилось чёрт-те что. Само всё в тартарары покатилось. Мол, говорит, знал бы, что такое скотство получится – ни в жисть бы не сел писать.

В зале поднимается вой и шум.

ГОРОДНИЧИЙ (перекрикивая всех). А неча браться за перо, коли руки кривые! Посмеяться хотел, писака? Хорош!
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА (просовывая свой длинный крысиный нос к голове с усиками). И морда, гляньте, крысиная прямо! Ваше Сиятельство, дайте его укусить!..
МЕДНОЕ ЛИЦО (из-за плеча Городничего высовывая свою физиономию и вращая сразу двумя бровями по часовой стрелке). А вот давай его пусть садится да пишет новую комедию. Да всех выставит в порядочном свете – да-с – заслужили!..
ДАМА С КЛЮВОМ (приближаясь близко к блюду, постоянно трясёт клювом, словно хочет ударить кого-то). Так ему и писать-то нечем. Разве что в зубы перо.
ГОРОДНИЧИЙ. Потребуется, я готов самолично под диктовку записать.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Клянусь, господа, не смогу выдумать ничего. Глупость выйдет.

Голова Хлестакова чуть ли не запрыгала на блюде.

ХЛЕСТАКОВ (негодуя). Вона что! Уморить решил! Поизгалялся над благородными господами, а теперь конец. Господа! Опустить его в чан с помоями – и держать там: пусть соглашается.
ГОРОДНИЧИЙ. Верно прощелыга рассуждает. (Грозно потрясает кулаками.) Мы из тебя такой фаршмак сделаем – ух!
КЛУБНИКА. Глинтвейну в нём замешаем.
ДАМА-БРЮКВА (просовывая своё бледное лицо). Господа, любовью надо его замучить, любовью.
ЛИЦО С УСИКАМИ (чуть не плача). Господа, я согласен попробовать, ей-богу; но ведь пустяк выйдет. Уж сколько раз в уме пытался представить благородный финал, но! На бумагу мерзость одна лезет.
ХЛЕСТАКОВ. Надо сзади встать и за каждую мерзость – розгами, розгами! Живо настрочит.
ГОРОДНИЧИЙ. Опять верно, прощелыга.

Городничий совсем низко наклоняется над Лицом с усиками, словно над какой-то инфузорией, которую трудно разглядеть, и дышит ему в самое темечко.

Ну, литератор чёртов, как с ревизором нынче?
ЛИЦО С УСИКАМИ (морщась от тяжёлого дыхания Городничего). Ей-богу, оставьте. Свято место пусто не бывает. Какой-нибудь ревизор да выскочит. Как мышь из дыры. Само всё происходит, не от писанины моей…

На голову Лица с усиками внезапно прилетает голубь откуда-то из темноты и, распушив хвост, гадит прямо ему на волосы. Лицо начинает нервно смеяться и трясти головой, чтобы прогнать голубя. Городничий тоже начинает махать руками.

ГОРОДНИЧИЙ. Пшёл! Пшёл, скотина!..

Птица улетает.

ЛИЦО С УСИКАМИ. Ну, видали? Разве мог я себе такую гадость подстроить? Говорю вам, всё само происходит, бог знает почему.
ГОРОДНИЧИЙ (отпрянув от стола). Само, говоришь? Мда. Положение.

Городничий бьёт по столу толстым кулаком, отчего тот кряхтит, что-то типа: «Хряк-вяк!»

Стало быть, с завтрашнего дня назначаю себя ревизором. (Он подумал какое-то время и добавил.) Пусть почтмейстер составит нужные бумаги, судья пусть подпишет, поставит печать где надобно, а там и видно будет.
ДАМА С КЛЮВОМ. А также, Ваше Сиятельство, не забудьте себя объявить камер-измельчителем и обер-распылителем. Надо страховаться от случайностей, знаете ли. В России по-другому нельзя. Россия страна особая.

Анна Андреевна возникает ниоткуда, словно мыльный пузырь, разделяя Городничего и Даму с клювом. С едкой улыбкой и злыми глазками.

АННА АНДРЕЕВНА. Ей-богу, Антоша, не слушай эту цаплю. Она фамилию свою не помнит, а всё талдычит про какие-то назначения, про осо?бину какую-то. Первым делом клюв бы ей свернула, а уж потом слушала.
ДАМА С КЛЮВОМ. Вы, Анна Андреевна, ничтожество, потому как сейчас в лицо своей родине плюнули.

Глаза у Анны Андреевны засияли чем-то зелёным, будто в них был фосфор, и она впрямую обернулась к Даме с клювом.

АННА АНДРЕЕВНА. Пока ещё не плюнула. Но вот теперь с удовольствием плюну!

Анна Андреевна смачно плюёт в лицо Дамы с клювом, отчего та начинает трястись от злобы, падает на пол и бьёт ногами – в общем, у неё начинается настоящая истерика.
Городничий смотрит на всё это с красным лицом и вспотевшей шеей, такое впечатление, его вот-вот хватит удар. Наконец он не выдерживает и срывает со своего вицмундира несколько блестящих пуговиц и швыряет ими в Анну Андреевну и в Даму с клювом.

ГОРОДНИЧИЙ. Идите ко всем чертям со своими разрыхлителями, о которых никто не знает кроме вас самих!.. Провалитесь вы вместе с вашей родиной, в которой бабы ходят с клювом вместо лица и с брюквой вместо головы! (Он топнул ногой и сжал кулаки.) Назначаю себя самым главным ревизором нашей губернии! (Потом подумал немного и тут же добавил.) Нет, назначаю себя ревизором всей империи! Раз уж само всё происходит, – мелочиться не буду, сам правила установлю!

Все охнули, всплеснули руками и попятились назад за большой и длинный стол. Городничий шагнул вслед за остальными и – провалился в темноту, которая внезапно окутала залу, будто погасли все свечи.

Проявление II

Посреди длинного стола остались две головы на серебряных блюдах. Голова Хлестакова смотрит на своего соседа с ненавистью и злобой. Лицо с усиками скромно отводит глаза в сторону.

ХЛЕСТАКОВ. Стало быть, не автор.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Нет.
ХЛЕСТАКОВ. А зачем же комедию писал?
ЛИЦО С УСИКАМИ. Это не я писал. Это само писалось.
ХЛЕСТАКОВ. Эх, жалко рук нету, а то бы так и треснул по лбу. Ну, теперь жди, когда нас в музей поставят. Будем в стеклянном шкапу с гамадрилами стоять. Уж лучше со зверюгой стоять, чем с пасквилянтом!

Хлестаков трещит сомкнутыми губами в сторону Лица с усиками, брызгая слюной. Затем видит позади себя чашу с гречневой кашей, усыпанную кусками жареного мяса, и бросается на неё, подпрыгнув с места. Он набивает полный рот каши, жуёт её и тут же выплёвывает, частично попадая на голову соседа.

Жрать хочется, а живота нету…
ЛИЦО С УСИКАМИ. Говорю вам, здесь что-нибудь да приключится.
ХЛЕСТАКОВ. Где это здесь?

ЛИЦО С УСИКАМИ. В городе в этом. У меня усы начинают чесаться, когда назревает что-нибудь этакое… Вот и сейчас кошмарно как чешутся!.. (Он гримасничает, ворочает носом и даже чихает.)

Издалека слышится маршеобразная музыка, раздаются хлопки и шипение фейерверков, сквозь узкие щели занавешенных окон вспыхивают разноцветные огни.

ХЛЕСТАКОВ. Что за праздник такой?
ЛИЦО С УСИКАМИ. Ума не приложу.
ХЛЕСТАКОВ (с затаённой радостью). А вдруг важный чин заявился? Из самого Петербурга!.. Ежели такой случай – надо… эх! Что же без рук без ног-то делать!.. (Он чуть не рыдает от бессилия.)

И тут же сквозь залпы фейерверка слышится чьё-то глухое ворчание, басовитое бормотание. Оно слышится будто бы из-под стола, скоро и сам стол начинает ворочаться, двигаться и елозить туда-сюда по полу.

Эй, что здесь такое?.. Прекратите немедленно! (Лицу с усиками.) Да скажите хоть вы что-нибудь!
ЛИЦО С УСИКАМИ. Что же мне болтать впустую?
ХЛЕСТАКОВ. Вы автор, в конце концов. Прикажите, чтоб стол не двигали.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Хорошо, хорошо. (Зачем-то задрав глаза к потолку.) Нельзя ли вас попросить, любезный, не двигать нас.

Слышится неизвестный голос откуда-то отовсюду: он басовитый и густой.

НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС. Не двигать? А что я двигал?
ХЛЕСТАКОВ. Стол вы двигали, где наши несчастные головы лежат. Мы хоть и осуждены, а вот казни нас не предавали. Так что поосторожнее.
ЛИЦО С УСИКАМИ (с сарказмом в сторону). Сказала отрезанная голова.

Стол прекращает елозить по полу, но начинает двигаться скатерть на столе.

Любезный, вы бы сказали, что надобно, вдруг бы помогли чем.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС (задумчиво). Помогли?..
ХЛЕСТАКОВ. Без рук мало, конечно, чего сообразишь, но постараемся.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС. Это я помогаю, а не вы.
ХЛЕСТАКОВ. Кому помогаете?
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС. Кому пожелаю, тому и помогаю.
ХЛЕСТАКОВ (воодушевлённо). Пожелайте нам помочь! Ну где это видано, чтобы голова отдельно от туловища жила. Меня, например, незаконно осудили за честное письмо. Дак я честно описал другу Тряпичкину какое мурло тут живёт. За правду осудили!
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС (задумчиво). За честность… А второй – чего молчишь?
ЛИЦО С УСИКАМИ. Я как-то не привык откровенничать с призраками.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС. Меня лучше не видеть.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Ну, я всяких уродов насмотрелся… Не издохну, надеюсь.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС. Уродов? Я хуже.
ХЛЕСТАКОВ (Лицу с усиками, шёпотом). Вдруг зверь какой или вурдалак… Может, ну его?
ЛИЦО С УСИКАМИ (саркастично). Нам ли, чайникам, бояться. Откройтесь.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС. Я у вас под ногами лежу. Вернее, под головами.

Головы начинают крутиться на своих блюдах, но ничего не видят.

ХЛЕСТАКОВ (оглядываясь). Рядом со мной поросёнок запечённый… Стерлядочка фаршированная.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС. Внизу!
ХЛЕСТАКОВ. А что внизу – скатерть одна. Что же мы со скатертью разговариваем?
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС. Хуже.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Разве что-то бывает хуже грязной скатерти на столе?
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС. Вот-вот. Я и есть большое жирное пятно рядом с гусятницей.

После этих слов Хлестаков и Лицо с усиками, действительно, находят жирное пятно рядом с гусятницей. Оно довольно большое и занимает больше половины стола в ширину.

ХЛЕСТАКОВ (отчего-то изумлённо и обрадованно). Ей-богу, даже в Аду не мог представить такое. Со мною беседует жирное пятно – какой сэнсьйон! /фр. Сенсация/
ЛИЦО С УСИКАМИ. Жирные люди, жирные пятна – что ж удивительного. Уж не чёрт и то ладно.
ХЛЕСТАКОВ. Чем же пятно помочь может? Ей-богу, мозги скуксились.
ЛИЦО С УСИКАМИ (Хлестакову). Говорю, вот оно. Начинается. (Пятну.) Скажите, любезный, а что за пальба в городе?
ЖИРНОЕ ПЯТНО. Вы же слыхали: городничий назначил себя ревизором всей Российской империи. Отмечают, стало быть.
ХЛЕСТАКОВ. Интересно, а империя знает об этом?
ЛИЦО С УСИКАМИ. Ещё важнее – поможет ли? Того и гляди город в скопище уродов превратится.
ЖИРНОЕ ПЯТНО. Ну, тут с какой стороны смотреть: для нас уродство, а им со временем ещё и понравится. Привычка-с.
ХЛЕСТАКОВ. Тсс! Кажется, идёт кто-то…

Проявление III

В залу входит прислуга: в ливреях и с журавлиными ногами, на головах у них горшки с ниспадающими цветами, а на плечах для красоты приделаны маленькие крылышки, чем-то напоминающие ощипанных курей. Прислуга расставляет бокалы для вина на столе, и расходится в стороны, когда открывается передняя дверь и появляется Городничий в сопровождении тонкого и высокого человека во всём чёрном. На носу у того поблёскивают стекляшки очков, воротник высоко поднят, а вместо одной ноги из-под брючины торчит железный наконечник, который остриём упирается прямо в паркетный пол и крепко стучит во время ходьбы. Городничий косится на эту железяку и корчит недовольную гримасу, очевидно, переживая за полы, но замечаний никаких не делает, видимо, сан гостя этого не позволяет.

ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. А посему, Ваше Сиятельство, никаких ревизоров отныне – нигде и никогда. Всех за борт.
ГОРОДНИЧИЙ. Ваша Секретность, а как же нам с казнокрадством быть? Эти канальи – они ведь у себя своруют, лишь бы стащить чего. Мимо них чужой листик не пролетит – поймают! Они ведь по ветру весь город пустят – щепки не отыщется.
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. Вот и пусть его, вот и возрадуемся!.. Сразу определим сколько чистого народу в остатке…
ГОРОДНИЧИЙ. Да нисколько, Ваша Секретность, ничегошеньки! Со всеми такое творится – святых выноси!

Городничий с недоумением смотрит, как из-за спины Господина с железякой появляется знакомая трость с набалдашником в виде алмазного черепа, которая принадлежала назойливому старичку, отхлеставшему Анну Андреевну этой самой тростью.

Очень знакомая трость у вас… У одного субъекта видел такую же. (Говорит он как бы вслух и делает конфузливую гримасу.)
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ (невозмутимо). Нда, именно этой тростью я и отходил вашу глупую жену. Нечего совать нос в мужские дела. ГОРОДНИЧИЙ. Так вы…

Городничий явно обескуражен и потерян, он не знает, как себя вести и что говорить.

А я думал… Ах, вона что!.. (Он таращит глаза и начинает багроветь.)

Господин с железякой упреждает возникшее было желание Городничего возмутиться по поводу надувательства со стороны Старичка.

ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. Вы отказались меня назначить ревизором. Так вот: я вам за то решил отомстить. Через влиятельных подлецов пустил слух о том, что все ревизоры – оборотни. Мол, насилуют губернаторских жён и совращают их молоденьких дочерей, оно ведь у вас так и случилось. Вербуют в сообщники всех чиновников, а потом и самого губернатора. В общем, скандал случился кошмарнейший, поэтому все Наивысшие заседатели решили от ревизоров избавиться. Вернее, запретить! Самым глубочайшим образом.
ГОРОДНИЧИЙ (подозрительно). Больно уж скоро дельце вы это обстряпали.
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. Коли есть хорошие связи, можно, не выходя из дома, в Париже отобедать – да-с.
ГОРОДНИЧИЙ. Ну-у…

Городничий не находит что ответить, а его нос ворочается из стороны в сторону, выказывая недовольство.

А что же Император? Он-то как?
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. Император у нас любит на утренней зорьке рыбку подёргать. Днём за зайцами гоняет, а вечером с императрицей в карты играет на щелабаны – когда уж ему вашими глупостями озаботиться.
ГОРОДНИЧИЙ. Это что же выходит… Раз ревизоров нету, значит, всё можно? Значит, никакого закону нет?!
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. А разве он был закон-то? Его и раньше не было. Теперь вот и эту видимость решили устранить. Хотите грабить – грабьте, хотите убивать – убивайте за милую душу.
ГОРОДНИЧИЙ. А власть как же?
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. А что власть, она и раньше была у тех, кто мог в морду заехать да глотку перегрызть. (Он хитро прищурился одним глазом, а второй выкатил вперёд, словно глубоководная рыбина.) Вы думаете, как этакой сухонькый старикашка взял себе в руки власть, как это он не боится мне, городничему, такие откровенности высказывать?

Старичок задрал брючину, из-под которой торчал металлический наконечник, и теперь было видно, что вся нога – это огромный блестящий штопор. Он опёрся на него и толкнулся другой ногой от пола: туловище его тут же завертелось, как у волчка и сам штопор ушёл сантиметров на десять вглубь паркета.

Вот моя власть! (Самозабвенно произнёс он, взмахнув руками и упёршись ногой в пол.) Могу продырявить любого насквозь. Император самолично попросил отлить мне такую ногу в награду за усердие.

Старичок с усилием вытащил штопор из пола с кусками лопнувшего паркета, и обстучал его тростью.

Надеюсь, не станете оспаривать, что я имею над вами власть. В любом вашем жандарме я пропилю дыру насквозь – он даже пикнуть не успеет!
ГОРОДНИЧИЙ. Дык я… Я и не собирался ничего такого… А кто же я тогда?
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. Как был городничий, так и остался. (Вполголоса, ему на ухо.) Никто ведь в городе не знает, что теперь ни законов, ни ревизоров нету.
ГОРОДНИЧИЙ. А Бог?

Городничий спросил как-то вдруг, неожиданно для самого себя и даже сморщил лоб от собственной дерзости.

ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. Как-то не вижу, что Бог наказывает вашего городского попа, который ворует из церковной кассы. (Его рот растянулся в змеиной волнистой улыбке, которая, казалось, перерезала половину его лица.) Оно и хорошо, что не наказывает. Иначе бы пришлось всех судить, а в суде все довольными не остаются: начнут Бога хулить, мол, не так засудил, не по справедливости. Смута начнётся, безверие, неповиновение… Бог должен быть молчаливым. На кой ему разбираться с людишками, пусть сами меж собой разберутся. Вот и будем делать грязную божескую работу вот этими натруженными человечьими руками. (Он вытянул вперёд свою руку с костяшками на длинных сухих пальцах и с хрустом сжал её в кулак.)

В голове Городничего начинают сгущаться тучи – это видно по большой и толстой морщине, которая перерезала весь его лоб.

ГОРОДНИЧИЙ. Выходит, вас никто не уполномочивал?
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. Ах, вы об этом?.. (Начинает рыскать по карманам.) Документ – вот высшее доверие; свод законов – вот наша небесная истина; пощада начальства – вот божеская любовь…

Господин со штопором вместо ноги достаёт наконец-то из бокового кармана большой носовой платок из белой ткани и разворачивает его перед лицом Городничего: на платке нарисована или выбита большая печать с двуглавым императорским орлом. Внизу также неразборчивая подпись Императора.
Городничий подобострастно сгибается в пояснице, берёт край носового платка сначала обнюхивает его, а затем целует, как полковое знамя.

Пожалован августейшим Императором. (Аккуратно складывает платок и засовывает себе в карман.)
ГОРОДНИЧИЙ. В качестве кого присланы? (Он смотрит на Старичка снизу-вверх, стараясь не глядеть в глаза.)
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. В качестве обер-распылителя. Пока. С божьей помощью, думаю, дослужиться до Тайного измельчителя!
ГОРОДНИЧИЙ. Выходит, не бабьи это сплетни?.. А что же распылять и измельчать изволите?
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. Всё! Решительно всё! Завтра всех попрошу явиться ко мне. Сюда! (Он стукнул штопором в пол, отчего вверх полетели щепки.) Чисто вымытыми и в белых сорочках. Начнём с божьей помощью.
ГОРОДНИЧИЙ. А как же?.. (Городничий так и остался с открытым ртом, боясь спросить, что хотел.) Прямо в моём доме?..
ГОСПОДИН С ЖЕЛЕЗЯКОЙ. Ну, ничего страшного. У вас должно быть много домов. Ежели что, судью вытолкайте из его берлоги, мало ли слабее вас найдётся. Подите прочь, а то у меня уже ноги затекли от стояния…

Городничий раскланивается и ретируется спиной, стараясь не скрипеть полами, пока не открывает своим толстым задом входную дверь.
Старичок остаётся один, склонив голову набок, воткнув ногу-штопор в пол, а другую поджав вверх, словно цапля на болоте. Он, кажется, уснул или задумался.

Проявление IV

Пока Старичок спит, со стола вдруг вверх подлетают тарелки, блюда, вилки, еда. Они зависают вверху, а затем разлетаются в разные стороны, словно ими швыряет разбуянившееся привидение. Будто маленькие бомбы, разлетаются яблоки и груши, летят виноградины, словно пули в стены и в колонны – кто-то невидимый громит приготовленное к пиршеству помещение. Но ни один из этих «снарядов» не касается Старичка, он как заговорённый стоит нетронутым посреди поля сражения. Да ещё два блюда с головами остаются на месте посреди этого буйства с раскрытыми от ужаса глазами.
Внезапно всё зависает прямо в воздухе, замирает по чьей-то указке и раздаются слабые звуки музыки, то ли это звучит пианино с трубой вместе, то ли кто-то щёлкает пальцами и хлопает в ладоши, напевая что-то вдохновенное и патриотическое. Наконец слышится бодрая песня, звуки которой плывут, то затихая, то усиливаясь, будто из разных приёмников, неотрегулированных между собой: «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы, пускай поёт… страна… пускай прославятся… героев наши имена…»
Большая и тяжёлая портьера, которая закрывала центральную стену, начинает колыхаться, пока не раздувается, будто парус под ветром, резко откидывается в сторону и оттуда появляется существо, словно из анатомического паноптикума: это огромная массивная нога, обезображенная грудой мышц, вся покрытая густыми рыжими волосами, сросшаяся с двумя огромными головами, на которых вьются золотистые кучерявые волосы похожие на проволоку. Прямо из этих голов торчат три руки с длинными пальцами, довольно сухие и корявые, как старинные гребни. Ступня у существа массивная и плоская, будто станина чугунного станка, под которой прячется множество колёсиков, которые могут сами двигаться и менять направление. Колёсики могут становиться маленькими шариками, а могут вдруг вырастать с колесо для пушечного лафета. Этот нечеловеческий урод подкатывает к Старичку, две головы его раскалываются пополам, образуя тёмно-фиолетовую пустоту внутри, похожую на зев морского чудища, откуда выползает такой же фиолетовый и толстый язык. Он пытается что-то сказать, и слышно, как изнутри гремят булыжники, будто крутятся внутри барабана. Сквозь этот скрежет слышны слова или звуки…

УРОД. Гра-ха-бох! Гра. Ха. Бох.

Затем язык удлиняется и спиралью обвивается вокруг Старичка, становясь всё шире и аккуратно пеленая его, как младенца. Когда тот полностью обёрнут языком, его поднимают вверх и утаскивают внутрь тёмно-фиолетовой пустоты, черепа смыкаются, и снова золотисто-рыжая кучерявость сверкает вверху. В паркете остаётся одиноко стоять нога-штопор, которая теперь уже ни для чего не нужна.
Видимо, Хлестаков не выдержал этих странных звуков и приоткрыл один глаз, чтобы глянуть от страха и любопытства – и тут же охнул.
Урод из адской кунсткамеры замер на секунду и покатился к краю стола, впился тремя корявыми руками в скатерть и потащил её к себе, вместе с двумя головами на подносах. Когда до Хлестакова оставалось всего каких-то полтора метра, Жирное пятно в середине скатерти, занимавшее почти половину её ширины, испустило из себя облако мелкой пыли, похожей на хлебные крошки. Урод скривился так, что его кожа началась лопаться, а из-под неё засочилась тёмно-зелёная кровь. Он со злостью и с нечеловеческой силой дёрнул скатерть на себя, но полотно проскользнуло между столом и блюдами, как по маслу – есть такой старый фокус – и два блюда с головами остались стоять на месте как ни в чём не бывало.
Чудище со злостью швырнуло скатерть от себя и она, подлетев вверх и раскинувшись крылами, зацепилась за люстру несколькими краями и медленно обмякла, отвиснув почти до пола.
Чудище покатилось к портьере, путаясь колёсиками друг за друга и даже отталкиваясь самой длинной и кривой рукой от пола: видно было, оно чувствует себя неважно, потому что за ним оставался густой тёмно-зелёный след. Кровь эта сворачивалась быстро, превращаясь в упругие шарики, которые раскатывались по полу, как рассыпанный чёрный горох.
Скоро большой урод исчез за портьерой, оставив после себя залу в полном беспорядке и безобразии.
Хлестаков сначала долго ловит ртом воздух и лишь спустя некоторое время заговаривает что-то членораздельное.

ХЛЕСТАКОВ. Это ж!.. Это ж надо удумать так!.. А?.. Слава богу, у меня одна голова осталась, иначе я бы штаны испачкал со страху.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Вий… это был Вий. Но я про другого писал…
ЖИРНОЕ ПЯТНО. Ваш Вий исчадье страхов и вины перед миром, а здесь… Сразу трудно объяснить. С виду – большое счастье для всех; на деле – маленькое счастье для себя; по сути – ни для людей, ни для себя. Я даже не могу придумать название этому уроду.
ХЛЕСТАКОВ. Хорошо же счастье, ей-богу. От такого счастья в петлю хочется.
ЛИЦО С УСИКАМИ. То есть если человек хочет счастья без веры в Бога, то он неизменно придёт к такому вот уродству?
ЖИРНОЕ ПЯТНО (с досадой). Да что же вы себя этой философией мучаете! Что же вы о Боге всё печётесь, а не друг о друге, не о себе. Вы ведь рядом с собой человека не видите!
ХЛЕСТАКОВ. Потому что Бог – основа всего и суть вещей. Нас так ещё в гимназии учили.
ЖИРНОЕ ПЯТНО. А в гимназии вас не научили как определять эту основу? Как строить свои отношения с этой основой?
ХЛЕСТАКОВ. Хм, известно как: через молитву, через пост, через поклонение святым образа?м.
ЖИРНОЕ ПЯТНО. А как же вы молитесь, а друг друга не видите, у алтаря толкаетесь.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Человеческая природа паскудна бывает, это верно. Поэтому человек и рвётся ввысь, дабы вырваться из душевной грязи.
ЖИРНОЕ ПЯТНО. И встаёт на головы другим?
ХЛЕСТАКОВ. Так что же нам, по-вашему, друг другу поклоняться? Это же бред какой-то будет – никаких чинов, никаких различий, никаких особых отношений…

Хлестакову вдруг приходит в голову крамольная мысль и его бровки подлетают вверх от внутреннего удивления.

Тут ведь до такого может дойти, что все перемешаются друг с другом!.. Тут ведь могут мужчины спать с мужчинами, а женщины вообще с козлами с какими-нибудь. Это же Содом и Гоморра! Вы, конечно, спасли нам жизнь, но говорите сейчас такие вещи, от которых у порядочных людей сумбур в сердце.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Не сопротивляйся, Хлестаков. Ты вот разговариваешь с жирным пятном на скатерти, как с божеством – благоговейно и осторожно. Человеку за такие крамольные мысли ты бы уже давно плюнул в лицо или послал к чёрту. Оно право, люди обожествляют камни, но одурачивают друг друга. Мы придумываем законы друг для друга, наказания, запреты, стращаем и себя и друзей, но ни разу не попытались стать свободными.
ХЛЕСТАКОВ. Правильно, потому что все перебьют друг друга или совокупятся тут же без разбору.
ЛИЦО С УСИКАМИ. А зачем мы тогда нужны друг другу? Чтобы все хотели совокупиться и бежали от этого желания? Чтобы я хотел прибить мерзавца, но сдерживал себя? Мы что, нужны друг другу как раздражители, как куски мяса для тигра, который может это мясо достать из клетки, но почему-то должен отказываться от него.
ХЛЕСТАКОВ. Я так полагаю: человек должен сделать из себя высшее существо! Он должен вылепливать из себя идеальную фигуру. Вылепливать постепенно, чтобы не навредить кому ненароком.
ЛИЦО С УСИКАМИ (усмехаясь на Хлестаковым). Боже мой, идеальная фигура лежит без туловища, но всё туда же – поучать и эстетствовать…

Лицу с усиками вдруг приходит мысль, и он даже вскрикивает.

Эй! Так этот старичок был, действительно, ревизором? Или он всех обдурил?
ХЛЕСТАКОВ. Господа, я понял-таки весь сюжет!

Хлестаков начинает сыпать словами, словно горохом. Видимо, в его голове застряла какая-то мысль, как муха в закрытой банке.

Этот старичок хотел как и я когда-то выдать себя за ревизора – но я-то был человек неизвестный, проезжий, а он-то знаком давно и для всех! То есть он хотел всех обмануть прямо в глаза – уму непостижимо! Вот за это урод его и слопал. За наглость! ЛИЦО С УСИКАМИ. Ну-ну, этот урод и нас мог слопать. Ты ещё не придумал за что?
ХЛЕСТАКОВ (раззадориваясь). Ей-богу, я разобрался, господа. Это страшилище и есть тот самый новый ревизор, он пришёл на смену старому, который застрелился. Значит, он теперь и суд вершить будет, и миловать. Раньше ревизор только на заметочку брал, документацию составлял. А теперь он на месте суд вершит – прогресс налицо. Теперь уже не прикинешься ревизором, сразу раскусят! Разве мог бы я вот так Ляпкина-Тяпкина сожрать – да я бы его грязным сюртуком подавился, господа!..

Хлестаков смеётся собственной идиотской шутке. Лицо с усиками недовольно косится на него и одновременно наблюдает за Жирным пятном, очертания которого на развёрнутом экране скатерти становятся более резкими и начинают походить на неизвестный мужской портрет. Заметив это, Хлестаков перестаёт смеяться и наблюдает, как из пятна всё более и более получается лицо. Правда, на лице вырисовываются кошачьи усы и появляется лишний глаз на лбу. Лицо мило улыбается и даже моргает глазами, хотя и выглядит нарисованным.

ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. Прошу вас не пугаться, господа. В самом финале что-то пошло не так, и вылезли эти чёртовы усы.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Кошачьи усы.
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. Ну да, кошачьи точь-в-точь, пропади они пропадом.
ХЛЕСТАКОВ. А третий глаз-то зачем? Вы же на роль божества как-то не стремились.
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА (простодушно). А разве третий глаз только у божества бывает?
ЛИЦО С УСИКАМИ. В нашем земном мире – не знаю в каком мире живёте вы – третий глаз, обычно, орудие ясновидцев. Необычные способности. Божество… Хотя о чём я – у вас кругом необычность. Да-да, вам как божеству и положен лишний глаз.
ХЛЕСТАКОВ. Фух, у пауков, говорят, по десять глаз. Они по-вашему тоже божества?
ЛИЦО С УСИКАМИ (вполголоса Хлестакову, зло). Хлестаков, ты хотя бы иногда включай голову наперёд языка.
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. В общем-то ничего страшного не произошло: божество я или пятно на скатерти, или туфля на ноге – я знаю о себе само. А что вы подумаете обо мне – неважно.
ХЛЕСТАКОВ. Как это неважно?! Что вы говорите такое! Да будь я сейчас перед вами в полный рост да в генеральском мундире, вы бы не тыкали мне как мальчишке! Я, между прочим, поэтому и ревизором согласился назваться, я понимал, что ко мне другое обращение применится. Не зря ведь в народе говорится «по одёжке протягивай ножки», «по одёжке встречают…» Думаю, по одёжке и провожают. Ежели я вижу перед собой милую ухоженную даму с французскими духами и молодыми людьми атур /фр. вокруг/, неужто я должен относиться к ней, как к конской колбасе.
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. Относитесь ко мне как к конской колбасе. Это даже забавно.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Послушайте, я далеко не божество, летать не умею, превращаться в пятна или в пузыри не могу. Нельзя как-то вернуть мне туловище с руками и с ногами?
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. Конечно. Всякому овощу свой сезон.
ХЛЕСТАКОВ (вполголоса соседу). Эта субстанция говорит с нами постоянно загадками. Такое впечатление, что у нас идёт игра. Кажется, иногда, он хочет нас в чём-то переиграть.
ЛИЦО С УСИКАМИ. Может быть переубедить?
ХЛЕСТАКОВ. Сомневаюсь. Если он такой всевластный, давно бы расставил перед нами аргументы, как солдатиков перед боем – и в штыковую! Попробуй тут не согласись.
ЛИЦО С УСИКАМИ (безнадёжно вздыхая). Хотел было сказать, что за глупая молодёжь пошла, но не скажу. Не скажу, потому что ты, Хлестаков, не молодёжь.
ХЛЕСТАКОВ (обиженно). А что же я – старик по-вашему? Чересчур умён?
ЛИЦО С УСИКАМИ. Ты болван, Хлестаков, а это от возраста не зависит.
ХЛЕСТАКОВ (шипя сквозь зубы). Спасссибо на добром слове.

Проявление V

Внезапно за дверью слышится людской гомон и ругательства, кажется, толпа взбунтовавшихся людей бежит в залу. Гул нарастает, дверь распахивается – и мы видим Городничего с синим лицом и такими же синими руками, видимо, в него плеснули чернилами. Он одет в белом исподнем, в каком обычно идут в баню или в кровать, и рубаха его тоже испачкана чернилами. То ли он бежал от толпы, то ли пытался не пустить всех внутрь – он загородил раскрытую дверь своей мощной толстой спиной и раскинул руки.

ГОРОДНИЧИЙ. Нет, я не посмею! Не взыщите, Ваша Секретность!.. Народ рассудка лишился…

Городничий осматривается по сторонам, но не видит нигде Старичка. Он замечает воткнутый в паркет штопор, осторожно подходит к нему и тупо разглядывает. В раскрытых дверях останавливаются те, кто бежал следом за Городничим, это уже знакомые нам персонажи. Дама с клювом подбрасывает пустую чернильницу вверх, которую держала в клюве, и ловко ловит её рукой.

Вот те раз… Куда же он испарился?
ДАМА С КЛЮВОМ. Вы, Антон Антоныч, видать, насочиняли про этого обер-распылителя, чтобы самому в ревизоры не идти. Подпишите бумаги о назначении.
ГОРОДНИЧИЙ. Как же я мог насочинять, вы же первая про этих распылителей тут растрезвонили!
ДАМА С КЛЮВОМ. Неужто важный чиновник, вы дамскими слухами пользуетесь?

Дама подняла голову вверх на своей тонкой и длинной шее и застучала клювом, видимо, выражая всеобщую усмешку. Толпа одобрительно загалдела и затопала ногами и копытами.

ГОРОДНИЧИЙ. Нет. Он здесь вот на этом штопоре стоял. (Он с усилием вытащил штопор из паркета и поднял его над головой.) Он обещал всех распылить, измельчить и перемолоть для будущих государственных целей… Только вот как он одним штопором это собрался делать?

Господин с постоянно двигающимися бровями и медным лицом словно бы не подходит, а подкатывается к Городничему на колёсиках и пробует штопор большим пальцем на заточенность.

МЕДНОЕ ЛИЦО. Шарман. /фр. Прелесть./ Экзотический штопор, в нашей губернии таких не производят. Вероятнее всего, контрабандный, откуда-нибудь из Греции.

Тут протискивается и господин с клубникой вместо головы, пачкая всех красным соком, словно кровью, отчего существо с крысиной головой со злости отщипывает кусочек от затылка клубничной головы. Правда, Клубника этого либо не замечает, либо уже устало замечать.

КЛУБНИКА. Ваше Сиятельство, надо отправлять улики в Петербург! Всенепременно. Сопроводить депешей и вымолить нового ревизора.
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. А я уже, знаете, привык жить свободным человеком. И очень даже зубами приловчился грызть. (Он опять отхватывает от Клубники значительную часть головы и улепётывает за обе крысиные щёки, шевеля усами.) Предлагаю проголосовать: кто за то чтобы оставить всё без изменений, жить без ревизоров и без прочих наблюдателей из Петербурга?
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Ну-у… (Он выплывает из толпы, словно воздушный шар, а пустые брючины развеваются под ним, как спущенные флаги.) Если честно, я тоже как-то свыкся с этим воздухоплавательным положением, и уж коли исчезнет туловище, я смогу обходиться без еды. На все эти деньги я могу закупить борзых щенков, отстроить новый особняк у пруда… Много чего можно прикупить.
МЕДНОЕ ЛИЦО. Честно говоря, я в своём положении даже нахожу некую приятность. Сами посудите, лицо плоское, металлическое, прыщей нет, волосы не растут. А в солнечный день такой блеск, что все девушки смотрятся в меня. Между нами: я бы даже не против был, кабы моя спина или живот тоже металлическими стали. Думаю, без ревизора я со временем весь буду блестеть как начищенный самовар!

Господин начинает смеяться и икать одновременно, а его брови со скрипом, словно минутные стрелки, вращаются над круглыми блестящими, как пуговицы, глазами.
Городничий замечает вдалеке тощую даму с головой-брюквой.

ГОРОДНИЧИЙ. Ну, про тебя всё ясно. Двух мужей отхватила, теперь, поди, о третьем вздыхаешь.

Дама-брюква прижимает свои тощие руки ко впалой груди и начинает кружиться по залу босиком на тонких ножках, похожих на две хворостины.

ДАМА-БРЮКВА. Да! Я мечтаю!.. Мечтаю, чтобы меня всегда волновала любовь!.. Вновь и вновь плещет кровь… Дважды два – любовь права! Трижды три – оно внутри. Четырежды четыре – оно всё шире, шире!

В дверь вваливается Анна Андреевна, она стала в два раза толще, и теперь копыта у неё даже вместо рук. Когда она говорит, то порой взвизгивает или подхрюкивает, а то и причмокивает.

АННА АНДРЕЕВНА. Хрюндюшитесь тута?.. Ну хрюндюшитесь, хрюндюшитесь… (Она подходит к мужу и отбирает у него штопор.) И што ты с этим отродьем рассусоливаешься – делай, знай, по-своему! Ежели ревизоров тута не появится, мы их всех расштопорим!.. Гррм-хррм… (Она потрясает штопором, как саблей, готовая срубить голову с плеч любому.) Сила меня распирает. Кажется, вот так вот взяла бы какого урода – и скрутила до невозможности!..

Анна Андреевна сгибает штопор пополам, перекручивает его и швыряет в сторону. Тот летит и попадает прямо в скатерть, которая висит на люстре, прямо в третий глаз у нарисованного лица.
Лицо багровеет и вдруг издаёт такой страшный вой, что все падают на пол, прикрывая руками уши и держась за голову – многим показалось, что рушится потолок. Сразу же дует сильный ветер в сторону толпы, заворачивая подолы платьев и срывая сюртуки.

ЛИЦО ИЗ ПЯТНА (говоря громоподобно и страшно, превращаясь во что-то тёмно-фиолетовое). Уроды! Падите ниц пред вашим божеством!

Все начинают тихонько подвывать, прося пощады и жалости. Ветер стихает. Городничий первым поднимает голову и на четвереньках медленно подползает к скатерти.

ГОРОДНИЧИЙ (заикаясь). Ва… Ваша Божеская Милость. Слёзно молим о прощении. Жена моя – дура набитая, свинья в юбке. Сам от неё страдаю… Порой так саданёт под ребро, аж дохнуть не могу.
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. Убери железку, червяк.

Городничий весь трясясь, взмокший так, что исподняя рубаха прилипла к спине, доползает до скатерти и пытается достать до верхнего края, где болтается железяка, при этом стараясь не коснуться самой скатерти с нарисованным божеством.

Да не трясись! Подпрыгни, увалень! (Кричит лицо, но уже не так страшно, как вначале.)

Городничий неуклюже подпрыгивает, но достать до штопора не может. Тогда к нему тихонько подбирается Господин с медным лицом и цепляется ему за спину. А уже по ним двоим вверх забирается Дама с клювом и пытается дотянуться до железки, которая раскачивается из стороны в сторону, как поплавок на ветру, и не даёт себя поймать.
Тогда Крысиная голова и Клубника подталкивают вперёд себя Даму-брюкву.

КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. Что вы тут болтаетесь без дела, как верёвка на виселице. С вашим весом до потолка доскакнуть – как выпить.
КЛУБНИКА. Ежели вы, милочка, весь род людской спасёте, то ваша душа всенепременно будет на райских цветочках порхать. Уж помогите всем, будьте так милостивы!..

Дама-брюква легко взбирается на эту живую пирамиду и успевает-таки схватиться за штопор. Но женщина настолько легка и тоща, что начинает болтаться из стороны в сторону вместе с железкой, как маятник.
Анна Андреевна не выдерживает и решает подобраться к пирамиде.

АННА АНДРЕЕВНА. Разве ж можно этой жухлятине государственное дело доверять!.. Тут нужен человек с весом, с авторитетом…

Анна Андреевна встаёт на спину Господина с медным лицом и слышится глухой скрежет металла. Всем становится не по себе.

ГОРОДНИЧИЙ. Мать моя, ты бы лучше отошла в сторонку, не ровен час раздавишь людей, да ещё на глазах у Божьей Милости… Сил нету тебя держать!..
КЛУБНИКА (пытаясь сбоку поддержать Городничего). Ей-богу, я не за себя, я за голову свою боюсь. Её ведь раздавить теперь любой каблук может.

Крысиная голова пристраивается сзади Клубники, вроде бы как для помощи, но на самом деле опять оттяпывает приличный кусок клубничной головы.

КРЫСИНАЯ ГОЛОВА (жуя и размазывая сок по морде). Да, такую головку беречь надо… Особенно в сезон.
КЛУБНИКА. Караул! Ах, ты морда крысиная, уже полголовы сожрал!..

Клубника отталкивает от себя Крысиную голову, но так неудачно, что вся пирамида начинает заваливаться набок. В результате Городничий, Господин с медным лицом и Дама с клювом оказываются погребёнными под тушей Анны Андреевны, которая возвышается на этой горе кверху пузом.

ГОРОДНИЧИЙ (с вытаращенными глазами). Слезьте, ради Христа!.. пупок лопнет!..
МЕДНОЕ ЛИЦО (пытаясь выбраться из-под низа). Я с удовольствием, Ваше Сиятельство… но меня Анна Андревна припечатала. Не получается никак!..

Дама с клювом лежит лицом вверх прямо под широкой спиной и толстым задом жены Городничего. Она, видимо, никак не может набрать в грудь воздуха, поэтому барахтается руками-ногами и разевает клюв.

ДАМА С КЛЮВОМ. Гах!..Дых!.. нуть…
АННА АНДРЕЕВНА. Вот идолы, я из-за вас со спины перевернуться не могу – что вы возитесь подо мной!
ГОРОДНИЧИЙ (Ляпкину-Тяпкину, говоря с трудом). Ты что же, брат, в тенёчке!.. Помог бы!.. А то ведь издохнем все… Тогда и тебе крышка.
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. А что же я своими бечёвками сделаю?
МЕДНОЕ ЛИЦО. А вы зубами его, зубами!.. Тогда гнев пройдёт и всем полегчает.
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Ну, ежели зубами…

Ляпкин-Тяпкин легко подлетает к согнутому штопору, на котором верёвочкой болтается Дама-брюква, хватает его зубами и легко вытаскивает из скатерти. Дама-брюква тут же плавно приземляется на жену Городничего, которая начинает её спихивать с себя, поэтому быстренько скатывается вниз.
Живая пирамида успешно расползается в разные стороны. Один Городничий остаётся на четвереньках перед висящей скатертью.

Проявление VI

ГОРОДНИЧИЙ. Ваше Божье Величие, ей-богу, не знаю куда старик этот подевался – обер-распылитель, извиняюсь. Даже свой дом ему оставил – бери, пользуйся!.. А от него один штопор в полу. Как корова языком слизала. О милости и снисхождении прошу, Ваше Всевеличие!

Дама с клювом приводит себя в чувство, обмахиваясь платком. Видно, что она очень зла на Городничего, который её чуть не угробил вместе с женой.

ДАМА С КЛЮВОМ. Не верьте этому толстому мерину. Он, скорей всего, старичка и распылил, а нам тут сказки рассказывает.
МЕДНОЕ ЛИЦО. Странный случай, если честно. Ни с того ни с сего испаряется важная персона. От неё, может быть, наша будущая жизнь зависела… В смысле, улучшение жизни. В смысле, ревизии негативных моментов, так сказать.
КЛУБНИКА. Я всегда был за возвращение ревизора. С первых собраний наших. Всегда ратовал за контроль и наказание. Потому как без контроля и без наказаний государство превратится в помойную яму. И всякая харя крысиная будет мою голову жрать!..
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА (огрызаясь). Так будь здесь ревизор, у меня бы передние резцы не росли по сантиметру за день! Или ты хочешь, чтобы у меня зубы в пол вросли?
КЛУБНИКА. Так и я не обвиняю никого. Я о том же и говорю, о ревизии – порядок, чтоб.

Лапкин-Тяпкин проплывает мимо персонажей с видом победителя-избавителя рода людского от страшной напасти.

ЛЯПКИН-ТЯПКИН. До чего же вы низко пали! Радели о свободе, о вольности души, а теперь опять про старое заныли. Ревизора им подавай!.. Не верьте им, Ваша Божья Милость, они ведь и нового ревизора съедят, и старого. Я вот, например, от своих слов не отказываюсь, и на божием суде могу поклясться – отказываюсь от ревизора. Не желаю никакого контроля!

Ляпкин-Тяпкин резко разворачивается в воздухе, его сюртук распахивается, и все видят, что его туловище почти исчезло, оставив только плечи и голову.

ГОРОДНИЧИЙ. Не слушайте его, он сумасшедший. Мне по секрету сказал, хочет невидимым стать, мол, тогда будет в любой дом вхож, мол, всё вынюхивать, знать про любое пятнышко на исподнем. Хотел, нечестивец в страхе весь город держать!

Дама-брюква выплывает из сумрака с прижатыми к груди руками.

ДАМА-БРЮКВА. Господа, пусть будет так, как хочет каждый. Пусть сбудутся мечты любого.
АННА АНДРЕЕВНА. Ну да, пусть у грабителя сбудутся, у разбойника в лесу, у вурдалака из могилы тоже сбудутся… Не бывать такому!

Лицо из пятна, до этого наблюдавшее за всем безучастно, сейчас вдруг встопорщило свои кошачьи усы и сказало тоном, не терпящим возражений.

ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. Ну-ка, возьмите эту откормленную бабу и уложите её на блюдо вместо поросёнка.

Городничий испуганно заюлил глазами, словно бы не понимая сказанного.

ГОРОДНИЧИЙ. Не могу в толк взять, о ком вы сказать изволите?
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. О жене вашей, об Анне Андреевне.
ГОРОДНИЧИЙ. Вона что… А зачем на блюдо? Ежели вы её высечь желаете, то сподручней на лавке. Я сам могу привязать.

От таких слов у Анны Андреевны заходили свиные уши на голове.

АННА АНДРЕЕВНА. Ах ты, курдюк с вином! Высечь он меня собрался.
МЕДНОЕ ЛИЦО. Анна Андревна, ежели для пользы дела, то и потерпеть можно.

Клубника подкатывает к Анне Андреевне с игривым взглядом и заискивающей улыбкой.

КЛУБНИКА. Не бойтесь, я сам вас высеку. У меня рука нежная, вы даже не поймёте, что вас секут – вроде как поглаживают. (Пытается погладить пухлую ручку Анны Андреевны.)
ДАМА С КЛЮВОМ. Соглашайся, матушка, а то все будем сечь! А я так ещё и клювом тебя припечатаю!
ГОРОДНИЧИЙ (умоляюще). Пумпочка моя, ну хочешь я рядышком лягу – пусть и меня посекут. Мне оно для пользы.
АННА АНДРЕЕВНА. Вы что же, с ума все посходили? Какое-то дурацкое пятно слушаетесь! Жену городничего сечь удумали!
КЛУБНИКА (пытаясь подхватить её под локоток). Ой, Анна Андревна, и не скажите! – всё с ног на голову повернулось. Люди любую глупость готовы сотворить, лишь бы хуже не было. Пойдёмте к столу, Анна Андревна.
МЕДНОЕ ЛИЦО. Идёмте, идёмте, а то неровен час сгорим все в геенне огненной!..
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. Это ещё добро, что вы в свинью воплощаетесь, Анна Андревна, а то ведь можно в такую гнусность обратиться – не дай бог!
ГОРОДНИЧИЙ. Пойдём, матушка, не будем против себя обиду заводить.
АННА АНДРЕЕВНА (с неохотой). Ну, чёрт с вами! Душегубы.

Анна Андреевна подходит к столу и видит знакомые нам две головы на блюдах, которые стараются делать вид, что происходящее к ним не относится.

А эти чего, пялиться на меня будут? Я на это несогласная.
ГОРОДНИЧИЙ (обращаясь к Пятну). Ваше Божье Величие, позвольте эти две башки отнесть куда-нибудь в чулан. Так спокойнее.
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. Нет.
ГОРОДНИЧИЙ. Отчего же так? (Видно, что Городничий опешил от такого ответа и даже стал ниже ростом.) Какой с них прок – ни есть, ни бегать, ни воровать не могут – всё равно что два кочана с глазами.
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА (непреклонно). Я сказал – нет!
ХЛЕСТАКОВ (осмелев). Правильно. Вот состряпаем весёленький водевильчик про всё ваше непотребство – пусть народ смеётся!
ЛИЦО С УСИКАМИ (поддакивая и кивая головой). Непременно состряпаем. Ещё и песенки ввернём с душком.
АННА АНДРЕЕВНА. Смеяться над собой не позволю! Кто первый подойдёт ко мне, сразу в рожу получит! (Показывает всем своё мощное копыто.) Не сечь вам жену городничего!
ЛИЦО ИЗ ПЯТНА. Никто вас сечь и не собирается, мадам. Вас будут употреблять в пищу.
АННА АНДРЕЕВНА. Чи-иво? (Обалдев от услышанного.) Мне послышалось?
ГОРОДНИЧИЙ. Это не шутки, Ваше Величие. Разве ж можно живого человека!.. Я долго терпел, но терпёж мой, знаете, испаряется.
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. Пусть дозреет хотя бы.
МЕДНОЕ ЛИЦО. Верно. Пока совершенной свиньёй не станет – зубы об неё сломаем.
ДАМА-БРЮКВА. Господи, это ведь так романтично! Питайтесь мной, господа!

Дама-брюква закружилась вокруг Анны Андревны, раскинув руки, пока не поскользнулась на рассыпанной каше и не грохнулась об пол. Да так и осталась лежать ничком, распластавши руки.
Слышится голос Ляпкина-Тяпкина, но его самого не видно.

ЛЯПКИН-ТЯПКИН. А меня уже и кушать не надо… (Голос раздаётся где-то возле уха Анны Андреевны.) Меня вроде как и нету уже… (Тихонько хихикает.) Свобода необыкновенная, господа!
АННА АНДРЕЕВНА. Чур меня! (Отскакивает в сторону, словно ошпаренная.) Поди прочь, дурак!.. Гляньте, от Ляпкина-Тряпкина ничего не осталось!.. (Крестится копытом.) Господи, спаси, сохрани и помилуй. Неужто мы вот так все испаримся?
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. А мне очень это даже приятственно. Считаю наградой для себя. Милостью! Избавлением от обязательств и ошибок. Господа, нужно к этому стремиться, как к великому божьему покровительству.
ГОРОДНИЧИЙ. Что за ересь ты, братец, несёшь! (Он с недоверием оглядывается по сторонам, будто не веря, что Ляпкин-Тяпкин полностью исчез.) Ты ведь не выпить, ни поесть не можешь, ни денег сосчитать… Пустым местом быть не желаю!

Толпа начинает галдеть, выкрикивая: «Мерзавец! Подослан специально, чтобы всех в распыл пустить!.. Спрятался и голову морочит!.. Не желаем в пустоте плавать!.. Ишь, благодетель какой!.. Нечего и слушать его!..»

(Криво улыбаясь.) Слышишь, чего народ говорит?.. И Божье Величие такого паскудства тоже не одобряет.
АННА АНДРЕЕВНА. Иначе бы и само уже давно испарилось.
МЕДНОЕ ЛИЦО. Господа, давайте считать, что это не Ляпкин-Тяпкин, а его эхо. Отголосок.
КЛУБНИКА. Нет-нет, это натуральное привидение, господа. Ляпкин-Тяпкин умер, а его глупости остались, вот и вещают…
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. Да Ляпкина-Тяпкина вообще и не было никогда.
АННА АНДРЕЕВНА. А кто же говорил-то с нами?
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. Никто. Показалось. Всем показалось.
ГОРОДНИЧИЙ. Ваше Божье Величие, позвольте вам…

Городничий оборачивается к скатерти, на которой было изображено лицо с тремя глазами и кошачьими усами, и с удивлением обнаруживает, что там никого нет.

Чёрт меня дери!.. (Он вытирает рукой пот со лба.) А эта рожа с тремя глазами нам тоже всем померещилась?
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. Вот именно – всё померещилось!.. Эй, Ляпкин-Тряпкин, ты ещё здесь?

Голос Ляпкина-Тяпкина отвечает откуда-то высоко сверху.

ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Здесь. За вами, пустоголовыми насекомыми, созерцаю.
ГОРОДНИЧИЙ (злобно-издевательски). И где же это божество с тремя глазами?
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Испарился. Как и я.
КЛУБНИКА. Спросите у него, что же с нами-то будет? Мы тоже испаримся?
АННА АНДРЕЕВНА. Не дай-то бог!
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. С вами всё замечательно. Не испаритесь. Навечно своё место заполните.
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. Что ещё за место? Можно без шарад ваших?
ГОРОДНИЧИЙ. Какое такое место?
АННА АНДРЕЕВНА. Пустобрёх!
МЕДНОЕ ЛИЦО. Ой, как неприлично всё!
ГОРОДНИЧИЙ (задрав голову кверху). Отвечай, говорят тебе.
ЛЯПКИН-ТЯПКИН. Про… про… щайте, господа! Улетучиваю-у-усь!..

Голос Ляпкина-Тяпкина удаляется и скоро совсем умолкает.

ДАМА С КЛЮВОМ. Что это?.. Ой, кажется, у меня ноги к полу приросли!..
КРЫСИНАЯ ГОЛОВА. И я чего-то… не шевелюсь…

Городничий пытается поднять ноги, но с ужасом замечает, что они окаменели. Он поворачивается к жене да так и замирает.

ГОРОДНИЧИЙ (шевеля одними губами). Мать моя, Анна Андревна, ты как?
АННА АНДРЕЕВНА (с ужасом). Чертовщина какая-то… Ноги не слушаются… А руки-то, руки-то!.. (Она тянется к мужу, но так и застывает на месте, не дотянувшись.)
КЛУБНИКА (молитвенно сложив руки и устремив глаза вверх). Господи! За какие же грехи великие наказание сие? За что?! (Он вытягивает руки и замирает, наподобие статуи.)
ДАМА-БРЮКВА. Позвольте, позвольте, я хоть дотанцевать должна!..

Дама-брюква кружится по зале, но замирает почти в воздухе с раскинутыми руками в виде буквы Т. В результате все персонажи оказываются застигнутыми врасплох, так и не докончив своих движений к цели. Они все белеют прямо на глазах, словно покрываются мелом, и совершенно превращаются в гипсовые статуи.
Крышка стола, на которой лежали две головы, разламывается на части, словно сухая доска под топором, и мы видим, что под столом были их туловища с руками и ногами целы и невредимы. Лицо с усиками и Хлестаков отталкивают от себя части развалившегося стола и встают в полный рост.

ХЛЕСТАКОВ. Поверить не могу… (Трогает себя за живот, за колени. Ужасно обрадован и удивлён.) Я ведь помню, как моя голова по столу прыгала… Откуда же это?.. Господи!
ЛИЦО С УСИКАМИ. Сам не пойму… Голова кружится… (Смотрит на застывшие фигуры персонажей.) Брат Хлестаков, они ведь застыли как в старом «Ревизоре», в конце пьесы… Только позы другие.
ХЛЕСТАКОВ. Бог с ними. Пойдёмте отсюда, пока с нами чего не приключилось.

Хлестаков торопливо идёт к двери.

ЛИЦО С УСИКАМИ. Погоди, Хлестаков! В той пьесе должно быть известие о ревизоре, а уж потом они каменеют в ужасе.
ХЛЕСТАКОВ. Значит, не ревизор их ужаснул, а совесть. Жирное пятно с тремя глазами, видать, и была совесть. Пойдёмте скорее!
ЛИЦО С УСИКАМИ. Погоди, неужто ревизора никакого нет?
ХЛЕСТАКОВ. Какая вам разница – написали комедию и трава не расти. Плюньте на всё! Идёмте!
ЛИЦО С УСИКАМИ. Погоди! Я доиграю пьесу…

Лицо с усиками поднимается по ступеням к большим входным дверям и поворачивается к залу лицом.

(Говорит выразительно, по-театральному.) Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует сей же час к себе!..

Лицо с усиками не успело договорить, так как за тяжёлой портьерой послышался знакомый гул, какофония человеческих выкриков, музыкальных фраз, похожие на шум возбуждённой и радостной толпы, которая и сама не может понять почему она радуется или же просто чему-то возбуждена.
У Клубники вдруг с грохотом отвалилась вытянутая рука, будто отлитая из гипса. Он замер с поднятой культяпкой и, кажется, навечно оцепенел от ужаса. У Анны Андреевны с хрустом подломилась окаменевшая нога и женщина тяжело рухнула оземь, словно древнегреческая колонна у храма Афины… Городничий хотел было приподнять Анну Андревну, да так и остался подле неё кверху задом, похожим на два валуна. Дама с клювом как-то сама рассыпалась, и лишь Медное лицо разлетелось по полу на какие-то части металлических листов, пружин и колпачков…
Лицо с усиками и Хлестаков с ужасом наблюдали за происходящим, медленно ретируясь к задней двери, чтобы улизнуть…
Внезапно тяжелая портьера в центре залы заколыхалась и рухнула вниз!
Огромный поток солнечного света хлынул в залу, отчего Хлестаков и его товарищ зажмурились сразу же.
Когда же пригляделись и стряхнули пыль с лица, то увидели: в огромном багете для парадных портретов красовался знакомый урод на одной ноге с колёсиками. Правда, у этого урода было уже три головы, среди которых угадывалась голова знакомого нам Старичка с железякой вместо ноги. Лицо с усиками и Хлестаков замерли от одного взгляда на этого урода.

ЗАНАВЕС