Для дагестанцев уже давно не новость, что из республики уезжают творческие люди, не видя здесь перспектив для самореализации, уезжают представители не коренных дагестанских этносов, ошибочно считая, что им тут больше не рады, уезжают и люди, которые просто боятся жить в республике, боятся нестабильности, боятся за будущее своих детей.
И, наверно, приезд в Махачкалу творческого интеллигента, русского человека, актера Тамбовского театра, в условиях всепоглощающей бытовой и информационной агрессии в целом по стране к кавказцам и дагестанцам в частности, можно расценивать как героизм. Я представляю Вам беседу с многогранной личностью, творческим человеком, актером, драматургом и художником Андреем Кружновым, который по приглашению главного режиссера Русского театра им. А. М. Горького Скандарбека Тулпарова стал актером Русского театра.

– Андрей Эдуардович, все-таки как так получилось, что Вы приехали работать в Дагестан?

– Дело в том, что у нас в Тамбовском театре около года работал Мавлет Тулпаров. По его приглашению я приехал сюда. Я считаю его талантливым человеком, хорошим, глубоким режиссером. И, в первую очередь, конечно, я ехал к человеку. Потом я уже познакомился с республикой, с городом. Пока я не успел ничего сыграть. Сейчас только ввожусь. Акклиматизируюсь, так сказать.

– И как проходит акклиматизация?

– Нормально. Мне сказали, что у вас в этом году впервые море замерзло. Я приехал 15 февраля – море было замерзшее.

– Вы, наверно, уже успели познакомиться с труппой. Как Вам наши актеры?

–Да, конечно. Актерский мир достаточно тесен. Знакомая актрисы из дагестанского Русского театра, оказывается, работает в Тамбовском театре. Однокурсник актера вашего Русского театра Володи Мещерина, тоже работает в Тамбовском театре. Я сам работал в Ивановской области, в Кинешемском театре, в Москве в колледже искусств на театральном факультете семь лет преподавал мастерство актера и сценическое движение. Везде находишь знакомых актеров: с кем-то где-то пересекался или есть общие знакомые. Я не приехал в чуждую мне среду. Допустим, Володя Мещерин приезжал к нам на фестиваль в Тамбовский театр. Мы с ним там виделись. Ну, и Мавлет, конечно. Мы с ним уже поработали вместе. Он знает меня как актера, в принципе, поэтому и пригласил. Если бы он не знал меня как актера, не стал бы приглашать кота в мешке. Мы с ним вместе делали проект «Советские Штаты Америки», который участвовал здесь на фестивале. Сейчас тоже готовим еще один проект – моноспектакль. Я реализовываюсь как драматург и, думаю, что и дальше буду реализовываться. Может, ваши горы вдохновят меня.

– Ну, кроме махачкалинской горы Тарки-Тау, Вы успели увидеть другие наши горы?

– Нет, я пока еще никуда не ездил. Было холодно, поэтому дагестанских красот я пока еще не видел.

– В Вашей биографии мне показалось интересным то, что Вы сначала окончили режиссерско-театральное отделение Тамбовского филиала Московского государственного университета культуры и искусств, а через четыре года поступили на отделение драматургии факультета литературного творчества Литературного института им. А. М. Горького. Получается, что Вы сначала попробовали себя как актер, а потом появилось желание уже самому писать пьесы?

– Сейчас объясню. Я такая своего рода полиартистическая личность. У меня отец актер, мать – режиссер народных театров. Я вырос в театральной семье. Как говорится, из-за кулис, когда был еще маленьким карапузом, смотрел, как папа бегает по сцене в белых лосинах, машет какой-то шпагой и играет Шекспира. А еще были театральные художники, которые рисовали мой портрет, здесь же были и драматурги – все в одном котле. Когда я начал писать, то начал со сказок и стал их же оформлять.

– Вы – драматург, актер, художник. Но кем Вы себя считаете прежде всего?

– В первую очередь, конечно, я актер. Вы, наверно, знаете, что «художник» по-английски – artist, то есть по-нашему – артист. Артистизм помогает человеку в других различных искусствах. Например, артистизм помогал Диккенсу писать повести. Когда он закрывался и писал (это из воспоминаний его домочадцев), они смотрели в замочную скважину и видели, что Диккенс перед зеркалом играл то мистера Пиквика, то еще кого-то. Мне еще педагог из театрального института сказал: «Андрей, Вы в первую очередь актер, а потом уже все остальное, поэтому развивайте себя как актер».

– А графику Вы пишете просто для себя?

– Нет, почему? Мне это помогает. Я, кстати, нарисовал, несколько картин – впечатления о Махачкале в феврале.

– А какие это были впечатления, можно узнать?

– Ну, я приехал: море замерзло, холодно…

– А Вы, наверно, думали, что едете на юга!

– Да, да! А мне Мавлет еще говорил, что у вас тут тепло. А я как раз до этого был в Индии, там температура плюс двадцать четыре, солнце, бананы, как говорится. Приезжаю оттуда в Махачкалу – море белое! И думаю: вот это ничего себе! Ледовитый океан какой-то (смеется).

– А сам город какое на Вас произвел впечатление?

– Хороший город, интересный: с одной стороны гора, с другой – море. Я у вас был в сентябре, на фестиваль приезжал. Тогда было еще тепло, и в море купались, я помню, 19 сентября. В Тамбове уже в такое время не купаются, если только те, кто закаляются.

– Вы приехали сюда работать на какой-то короткий срок или же планируете остаться надолго?

– Я хочу долго тут работать! Я приехал не как сезонный рабочий или гастарбайтер (смеется).

– Вы связываете с Махачкалой какие-то проекты, которые хотели бы здесь претворить в жизнь?

– Конечно! И жену хочу сюда перетащить! Я планирую работать по полной программе, как я работал в Тамбовском театре. Бывший главный режиссер Тамбовского театра Никита Андреевич Ширяев называл меня «человек-театр», потому что я в театре работал по нескольких специальностям. Когда я пришел из армии молодым 20-летним парнем, я работал в театре бутафором-декоратором. Потом я работал художником-постановщиком и поставил четыре спектакля как художник-постановщик, художником-оформителем, заведующим литературно-драматургической частью. Какое-то время, полгода, даже проработал главным администратором в театре (смеется). Вел студию в Кинешемском театре, педагогом вспомогательного состава при Театре молодых актеров – педагогом по пластике и по мастерству актера. Семь лет преподавал мастерство актера и сценическое движение в Колледже искусств в Москве.

– Сколько сыгранных ролей на Вашем счету?

– Не так чтобы много. Может быть, из-за того, что я слишком много то писал, то рисовал, ставил пластический спектакль по «Одиссее» Гомера, по своей пьесе «Русалочка». А так, конечно, у меня есть роли в Островском, Шекспире, Чехове.

– Но, просматривая Ваш сайт, у меня сложилось такое впечатление, что Вам близки сатирические жанры.

– Может быть, это связано с тем, что мой отец работал актером, потом ушел из театра и работал в Тамбовской областной филармонии, работал с известным администратором, продюсером Эдуардом Смольным, который в свое время продюсировал и Александра Маслякова с его КВНом, и известного исполнителя Рината Ибрагимова. Отец работал конферансье, читал юморески Аркадия Райкина. Я помню, когда еще пацаном маленьким ездил с ним на концерты и смотрел его выступления как конферансье, юмориста, пародиста. Во мне это, видимо, осталось. Я, наверно, тоже не с потолка стал вдруг эти пародии читать – все идет с детства. Когда, пожив год в Америке, я вернулся в Тамбов, и мне предложили ездить с концертами по России, я с удовольствием согласился. Выступаю с концертами больше десяти лет.

– Вы ведь и автор пародий, с которыми выступаете?

– Не обязательно. Не всех. Я много читал и Петросяна, и Шифрина. Единственное, я переделывал их под себя или, допустим, Шифрина читал от имени Шифрина.

– А что больше интересно современному зрителю: классика или постановки по пьесам современных авторов, написанным на злобу дня, может, политическая сатира?

– Вопрос, конечно, интересный! Когда котлета не прожарена, нужно очень много хорошего соуса. По отношению к юмору, комедии – да, там можно давать что-то «непрожаренное», что-то глуповатое, плосковатое. Плохо сделанная юмористическая вещь «проскакивает» легче, чем драма или что-то классическое. Тут уже нужно больше глубины и профессионального мастерства, чтобы зритель это «скушал» и ему было приятно. А это огромная ответственность: поставить, допустим, Островского, которого ставили много раз великие режиссеры, чтобы зрителя «зацепило». Для этого нужен талант. И я не очень понимаю режиссеров, которые считают, что они обязательно должны поставить, к примеру, Чехова, но могут поставить так, что Чехов в гробу может перевернуться! Для меня главное не то, что ты делаешь, а как ты это делаешь. Об этом еще говорил гениальный актер Михаил Чехов. Если ты гениален, то ты можешь поставить телефонную книгу, и это будут смотреть. Поэтому я не понимаю режиссеров, которые пытаются «вылезти» за счет Чехова, Островского или Шекспира, не задумываясь о качестве постановки.

– Вам комфортнее, когда Вы играете какую-то роль в спектакле вместе с другими актерами, или в моноспектакле?

– Вообще, моноспектакль – это искусство для отважных актеров. Не помню, кто сказал. Ты выходишь, как на ладони, никем не прикрыт, и должен держать на себе внимание зала час-полтора. И тут ни за кого не спрячешься: ни за партнера, ни за декорацию, ни за режиссерские уловки. Даже когда ты играешь в дуэте, ты можешь «спрятаться» за партнера, даже если твой партнер играет хуже тебя, и ты тянешь на себе спектакль. Все равно тебя будут оценивать, сравнивая с твоим партнером: мол, вот, по сравнению с ней, он ого-го! Или, если у тебя сильный, хороший партнер, он может тебя прикрыть. А в моноспектакле ты один, и оценивают только тебя. Мой моноспектакль «Советские штаты Америки» (наш совместный проект с Мавлетом Тулпаровым) шел два сезона. Для провинциального театра это вообще рекорд. Обычно, моноспектакль идет раз, два, и потом уже сдаётся в архив. Тут многое зависит от того, какой материал ты выберешь. Важны три вещи: актуальность материала, личность автора, актера, режиссера и талант.

– Как Вы считаете, человек обязательно должен прочитать пьесу, на которую он идет в театр? Я сужу по себе: если я не читала, я не могу смотреть. Это касается и экранизаций художественных произведений, и исторических фильмов: если я не читала книгу или не имею никакого понятия об исторических событиях, я не смогу воспринять это. Мне почему-то кажется, что я, прежде чем смотреть, заранее должна быть готова. Даже премьера этого месяца «Белая гвардия». Если б я не читала, я бы не смогла смотреть.

– Наверно, это все-таки зависит от произведения. Если это «Белая гвардия», то хорошо бы прочитать и пьесу, и сам роман. Так же, как и «Мастера и Маргариту».

– Это не зависит от актерского или режиссерского мастерства?

– Это зависит от интеллектуального развития самого зрителя, от его цели, чего он хочет. Ведь когда Вы идете в театр или включаете телевизор, Вы смотрите на это как профессионал. А кто-то просто хочет развлечься, и ничего не надо ему читать: ни «Белую гвардию», ни «Доктора Живаго». Это все зависит от покупателя, как говорится. Вы идете на рынок. Либо купить классный компьютер, и вы должны в нем разобраться, понять, четырехъядерный он или еще какой-то, либо вам нужна обычная «пулялка».

– В случае с театром тоже так?

– Вообще, я считаю, театр призван поднимать культурный уровень жителей города. Очень меняется культурный уровень населения, когда в городе исчезает драматический театр. Это не только мои наблюдения, но и наблюдения многих людей. Я для себя делю зрителей на три части. Есть элитный зритель, средний зритель, то есть широкий круг, и есть периферийный зритель – аудитория «Дома 2», всяких «Букиных», «Пупкиных» и т.д.

– Вы семь лет преподавали в Москве. В Дагестане, наверно, единственное место, где обучают актеров – актерское отделение факультета культуры Дагестанского государственного университета. Если бы вам предложили преподавать здесь, дагестанским студентам, Вы бы согласились?

– Это ответственное предложение. И потом, я, наверно, должен сначала освоиться здесь. Преподавание отнимает много сил, времени, и как я должен его распределить с театром. Мне скажут: «Ты вообще, зачем приехал сюда: играть или преподавать?» (смеется).

– То есть надо выбирать одно из двух? Когда преподавали в Москве, Вы параллельно не играли?

– Нет, я не играл. Был, конечно, период, когда я преподавал два раза в неделю, и у меня было свободное время работать еще где-то. А были периоды, когда я практически чуть ли не каждый день преподавал. Все зависит от загруженности, и чтобы это было не в ущерб театру. А иначе Мавлет мне скажет: «Ты что, сюда приехал преподавать?!».

– Есть мнение, что актер театра и киноактер – это две совершенно разные профессии и что каждому лучше оставаться в своих рамках: театра или кино.

– В кино я снимался мало. В каких-то эпизодических ролях. У меня есть друзья, коллеги, однокурсники, которые снимаются в кино. Я бы не сказал, что они говорят, что там какая-то особенная специфика. Нет. Просто надо уметь чувствовать камеру. Я знаю, что актер, пришедший со сцены на киноплощадку, будет в большом плюсе, потому что, если ты играешь главную роль, два часа не сходишь со сцены и держишь внимание зрителя, – это уже дорогого стоит. Ты уже, как говорится, асс, пилот высшего класса. И я видел актеров, которые никогда не играли на сцене, всю жизнь снимались: попав на сцену, они выдыхаются. В кино актер сыграл эпизод – расслабился, потом снова эпизод. Это как бег на короткие и длинные дистанции. Киноактеров я бы, наверно, сравнил с бегунами на короткие дистанции. Многие известные кинорежиссеры ставили и в театрах, чтобы держать мастерство. Они сами говорят, что театр – это кузница актерского мастерства. Выйти с киноплощадки на сцену очень тяжело, а сыграть на киноплощадке, придя со сцены, гораздо легче.

– Прямо как нас, журналистов, учили, что пишущий журналист всегда сможет работать на телевидении, а телевизионщик никогда не сможет писать.
Вы работали в разных городах, много поездили по стране и у вас есть возможность обобщать. Как Вы оцениваете сегодня провинциальный театр в России? Понятно, что есть моменты, в которых он объективно отличается от столичного, но если говорить о сути…

– Во-первых, он отличается по финансовым делам. Во-вторых, в России провинциальный театр ущербен. Какое-то ощущение ущербности: вот есть столичные театры: Москва, Петербург, а мы тут, в Тамбове, Кинешме, Рязани – сбоку припеку. Самое плохое то, что отношение властей такое же. Мол, есть Большой театр, Малый театр, МХАТ, а вы тут болтаетесь – и болтайтесь. А ведь театр, библиотека, музей – это градообразующие предприятия. Убрать их – и все, город разбежится. Он станет просто большим селом.

– Получается, что Вы осознанно приехали работать в Махачкалу, работали в Тамбове, в Ивановской области, хотя имели возможность работать и в Москве.

– Как сказать… Осознанно, не осознанно… Получилось так, как получилось. Я не могу сказать, что я осознанно планирую свою жизнь. Не зря говорят: хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Поэтому, я Бога стараюсь не смешить, далеко не загадывать. Я не планировал оказаться в Москве, я не планировал оказаться в Америке, я не планировал поехать в Индию, у меня никогда не было никаких планов когда-нибудь оказаться в Махачкале. Так складывается – и все. Я встретил Мавлета, Мавлет предложил, я поехал. Откуда я знал, что так будет?! А вообще, я Рыба. Она какая? Течение изменилось – она хвостом вильнула и поплыла.

– Многие на Вашем месте могли бы сказать, что приехали с высокими целями, поднимать театр, бороться за сверхидею!

– Я считаю, что это не очень искренне. Так, скорее всего, какие-то политические дивиденды себе зарабатывают.

– На своей странице в одной из соцсетей Вы написали: «Все происходит слишком медленно, чтобы стать заметным, и слишком все заметно, чтобы быть увиденным». Что Вы хотели этим сказать?

– Как раз об этом. О судьбе человека, о том, что происходит в стране. Многие кричат, что, вот, электорат Путина был такой-то, а вырос так-то… Вот, Вы мне сказали: «А Вы бы не хотели преподавать?». А чем это для меня отзовется через неделю, через две, через месяц? Я же не знаю. Есть подводные течения. У англичан есть такая хорошая пословица: тихие воды текут очень глубоко. Мы не знаем, когда они всплывут и что они вынесут с собой.
Кто-то говорит: «Кризис! Кризис!». А как он на нас, простых людей, влияет? Ракушке, лежащей на дне, все равно, что сейчас цунами. Сын моего педагога по сценической речи живет в Америке. Я сам жил в Америке, поэтому понимаю, о чем он говорит. И вот когда она разговаривала с ним по скайпу, спрашивает сына: «Сынок, ну как же ты там живешь?! У вас же там кризис!». Он смеется и говорит: «То, что у нас кризис, у вас называется процветание» (смеется). Все в мире относительно.

– Расскажите о Вашей жизни в Америке.

– Вот, тоже судьба! Откуда я знал, что Бен Ладен там взорвет эти два близнеца. Мою визу я мог продлять года на два, на три как минимум. Но он взорвал, и я попал под ножницы – тут взорвал Бен Ладен, а впереди Олимпиада в Солт-Лейк Сити. И они стали расчищать, всех высылать обратно. Даже тех, кто приехал со студенческими визами. А так, не взорвал бы Бен Ладен, может, я бы там и болтался. Я тогда как раз уже договорился о работе конферансье в русском ресторане в Кливленде. Сейчас, может, работал для русских эмигрантов в каком-нибудь ньюйоркском ресторане (смеется).

– Многие люди так устроены, что свои успехи они связывают с тем, что вот это потому, что я такой умный и хороший. А в случае неприятностей или когда делают неправильный выбор, винят во всем судьбу.

– Есть люди, которые в жизни отдыхают. Вот такой человек родился, и свыше как бы говорят: «Его не трогайте». Я верю, что человек реинкарнируется, что он не один раз появляется в этом мире. В этом понимании, я, наверно, ближе к буддистам. Сегодня ты отдыхаешь, мы тебя не заставляем, сам выбирай себе судьбу. Есть люди, которым предоставляется узкий коридор: ни шагу влево, ни шагу вправо, ты должен это сделать и идти по этому пути! Это твой крест, и ты обязан нести его до самого конца! И есть люди, которым предоставляется выбор между этим и тем, как в джазе квадрат: тебе дается такой квадрат, своего рода футбольное поле. Ты можешь в нем как хочешь играть, но за его пределы выходить ты не имеешь права. Я, видимо, отношусь к последним.

– Не боитесь интриг или зависти со стороны нового коллектива, что, мол, вот, приехал из Тамбова, по персональному приглашению?

– Нет, этого нет и, думаю, не будет. Мавлет сам говорит, что есть такая проблема – в театре очень мало русских актеров. Я пришел смотреть Островского, и был поражен, что Островского играет черноволосый колоритный дагестанец (смеется). Поэтому, не думаю, что я чье-то место занял.

– Вы пока не успели ничего сыграть на сцене Русского театра? Когда состоится Ваша, так сказать, премьера?

– Меня собираются ввести в «Дорогую Памелу». Я играл ее и в Тамбовском театре. Вставной эстрадный номер. Там я читаю пародию на Жириновского, Новодворскую, Шифрина и т.д. Потом меня будут вводить в чеховскую «Дядю Ваню», «Без вины виноватые». Это на первое время, а дальше видно будет. Кстати, мой моноспектакль «Советские штаты Америки» мы собираемся и здесь играть, и возить его на гастроли.

– Так как номер газеты выходит в день Восьмого марта, не могу не спросить, что бы Вы пожелали дагестанским женщинам?

– Я заметил, что дагестанские женщины очень статные, красивые шатенки. Мне даже жена сказала: «Ты смотри, не влюбись там!» (смеется).
Я бы пожелал оставаться такими же обаятельными и красивыми, какими я вас увидел в первый раз. Но в первую очередь, внимания и уважения со стороны мужчин. Может быть, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что восточным женщинам со стороны мужчин не хватает именно уважения и внимания.

– Спасибо большое за поздравления и интересную беседу. Желаем Вам творческих успехов на сцене нашего театра. Будем ходить на постановки с Вашим участием!

Кружнов Андрей Эдуардович
e-mail: andrey6202@mail.ru;
site: http://www.a6202.ru

Вся информация охраняется законом об авторских правах и может быть использована только с разрешения автора и с указанием на источник.